Воспоминания Фридриха Готмана
20 марта 1973г.
Талды – Курган (Казахстан)


Если Бог окажет мне милость, я продолжу работу над хроникой моих предков, используя сведения, добытые мною из бумаг, привезенных со старой родины, и от живущих в настоящее время Готманов.
Очень жаль, что из – за неурядиц в России, начиная с 1917 года и особенно в военные годы – 1941 – й и последующие, – все перемешалось. Старые ушли, а молодые не знают, откуда они.
Из истории известно, что Россия не сразу стала большой, а росла постепенно, превращаясь в великое государство. А так как народы, населявшие присоединяемые территории, обычно отступали, то было много пустующих земель, и русские цари вербовали за рубежом работников, преимущественно крестьян, для их освоения. Вербовка иноземцев началась еще при Петре I (1682-1725), продолжалась при Екатерине II (1762-1796) и Александре I (1801-1825), но особенно интенсивно шло переселение при Николае (1825-1855). Именно в это время мои предки тоже покинули свою родину в Германии и переселились в Россию.
Это было после наполеоновского нашествия 1812 года, которое принесло большое опустошение всей Европе. Русский царь обещал переселенцам всяческие привилегии, в том числе полную свободу в религиозных делах, и независимость от церкви страны. А так как война принесла разруху и в Германию, то нашлось много желающих переселиться, особенно среди бедноты.
Я хочу записать все, что я узнал из бумаг и от еще живых старейшин нашего рода. Может быть когда – нибудь эти записи попадут в руки тому, кто интересуется, как разрасталась наша фамилия.
Ближе к делу. Как можно прочесть в выписке из церковной книги, Якоб – Фридрих Готман со всем семейством, состоявшим из пяти сыновей и одной дочери (мать этих детей умерла, а вторая жена не поехала с ним, видимо, осталась со своими детьми), выехал в апреле 1831 года в Россию. Его родителями были Антониус Готман и Хелена, урожденная Цайхер.




Табл. 1
Hausvater: Jakob Friedrich Hottmann, Bürger und Weingartner, geb. 29 September1778
Hausmutter: Elisabeth , geb. 1 Dezember 1779
Tag der Eheschliesung:29 Mai 1804
Eltern des Hausvater: Antonius Hottmann, Küster in Grunbach Helena geb. Zejher.
Kinder:

1. Daniel 9 August 1805 Ludwigstal
2. Jakob Friedrich 6 Dezember1808 Mirau
3. Johan Cristian 13 September1811 Katharinenfeld
4. Johanes 3 Januar 1815 Neuhoffnungstal
5. Joseph 6 April 1819 1910 Neuhoffnungstal
6. Cristina 6 April 1819  
7.Elisabeth Rosina 7 Juni 1825 4 Juli 1825 






Можно лишь представить себе все трудности этого переселения, ведь в то время в тех краях еще не было железной дороги, однако все братья живыми и здоровыми прибыли к месту назначения, это факт. Об их отце и сестре я ничего не смог узнать. 
Они не были в числе первых переселенцев из Швабенленда (Вюртемберг), основавшим на Украине деревни Neuhoffnung, Neuhoffnungstal, Stuttgart и Rosenfeld, поэтому расселились по разным местам.
Старший – Даниэль – подался на Дон и поселился в деревне Ludwigstal. Якоб – Фридрих (второй сын) – там же, в соседней деревне Mirau. Двое младших, Иоганнес и Йозеф, очевидно, с отцом и сестрой Христиной, обосновались в деревне Neuhoffnungstal, откуда после 1860–го года перебрались в Крым и купили себе землю в деревне Schönbrunn (ныне Адаргин). Где остались отец и сестра, - мне не известно.
Иоганн – Христиан (третий сын), отправился в Грузию – в деревню Katharinenfeld, где Готманы жили вплоть до их выселения в 1930–1941 годы.
Обратимся к потомкам моего деда Йозефа, младшего сына Якоба – Фридриха. Согласно хронике, в 1860 году он еще жил в деревне Neuhoffnungstal, недалеко от Бердянска, ведь мой отец родился еще там. Когда дедушка переселился в Крым, точно не известно, видимо, в 1860–е годы. Он жил в деревне Адаргин, там и умер в 1901 году∗.
Сначала умерла бабушка, которая к концу жизни совсем ослепла. Дед был еще вполне бодрый, однако у могилы бабушки воскликнул: «До свидания, я скоро приду!». И ровно через две недели его тоже похоронили.
У него было 6 сыновей и 3 дочери. Три сына – Иоганнес, Самуил и Готлиб – умерли раньше отца∗∗. Иоганнес жил в Neuhoffnungstal–е, Самуил – в Schönfeld-e, а Готлиб – в Höhbrunn–e.




Табл. 2
Joseph,Magdalena Hottmann
Kinder:
1. Johannes ? 8 Mai 1906
2. Joseph 1844 10 Februar 1929
3. Samuel ? 12 Juni 1885
4. Abraham ? 1920
5. Gottlieb ? 13 August 1894
6. Friedrich 14 September1860 12 Marz 1931
7. Karolina ? 29 Juni 1912
8. Elisabeth ? 12 August 1907
9. Magdalena ? 27 April 1928


У Иоганнеса было два сына – Иоганнес и Якоб. Их судьба мне не известна. 
Сын Йозеф жил в Адаргине вместе с отцом. Первая жена его – Паулина – умерла в 1878 г. и оставила ему 3-х детей: Даниэля, Иоганнеса и Розину. Магдалена, Отто и Титус были от второй жены – Лидии. В 1912 г. Йозеф со своей третьей женой, с Отто и Титусом переселился на Украину и вблизи станции Константиновка купил имение. Его дети Розина и Магдалена к этому времени уже умерли, а Титус умер на новом месте. 
В первые годы – до 1917-го – дела шли хорошо, но когда началась революция, их стали притеснять, а однажды им пришлось бежать от бандитов. Когда они вернулись, дом был разграблен. Скоро умерла жена, а в 1929 г. и сам Йозеф.
В 30-х годах его сын Отто со всей семьей – женой и восемью детьми – был выслан на север, где все они умерли от голода.
Сын Йозефа, Даниэль, был женат, жил в Акшейхе вблизи Евпатории, был арестован вместе со своим сыном. Отца вскоре выпустили, но жил он недолго, а сын пропал без вести, как многие тысячи. Одна из дочерей замужем. Потомков по мужской линии не осталось совсем.
Второй сын Йозефа – Иоганнес (род. в 1877г.) сначала работал в нескольких местах учителем, затем некоторое время жил у отца, а в 1908г. переселился в Сибирь. Он все еще жив (дядя писал это в 1974г.), ему 97 лет, еще бодр и в полном сознании. Имеет потомков по мужской линии – сына, внуков, правнуков. Самого младшего – 1968 года рождения – зовут Рихард Готман.
Самуил, сын Йозефа, жил в Schönfeld – e, имел 2-х сыновей: Фридриха и Йозефа, и 2–х дочерей: Паулину и Лидию. Фридрих учился на юриста, жил в Москве и пропал в 30-х годах. Йозеф во время I мировой войны попал в Германию, женился и жил там. Больше о нем ничего не известно. Паулина была замужем за неким Петцнером. Лидия вышла замуж за вдовца Якоба Риккера∗ в Адаргине. В 1929 г. он был арестован и погиб в лагере. Сама Лидия вместе с детьми была выслана на север, где и умерла.
Самуил умер 12 июня 1885 года.
Четвертый сын Йозефа – Абрахам был женат на вдове Йозефине Герман. Он жил сначала в Schönfeld – е, затем перебрался в Акшейх, близ Евпатории, жил там недолго и в конце концов переехал на Кавказ. У Абрахама было 2 сына – Самуил и Якоб и одна дочь – Эмми. Оба сына погибли в страшные годы 1936-1937. Эмми вышла замуж, жила в Караганде.
Абрахам погиб от рук бандитов в 1920г. Семью они заперли в погребе, а когда разграбили весь дом, Абрахама пристрелили у дверей. 
Сын Йозефа – Готлиб и его жена Магдалена жили в Hohbrunn – e. У них было два сына, Христиан и Йозеф, и две дочери Элизабет и Фридерика. У Христиана были одни дочери. Сам он пропал в 1937 году. Йозеф погиб на войне в 1914г.
Готлиб умер 13 августа 1894 года.



Шестой сын Йозефа – Фридрих∗ (1860–1931) получил образование и после воинской службы учительствовал 4 года: два в Сароне и два в Керленте. 12 сентября 1882 года он женился на нашей маме – Ребекке Хейнрих и поселился в доме тестя. Позже, получив от своего отца 90 десятин земли,занялся сельским хозяйством. У него было 10 детей (не считая Самуила, который умер в младенчестве) – три сына и семь дочерей 


Табл. 3

1. Rosine 20.07.1883
2. Magdalena 27.06.1885
3. Samuel 18.05.1887
4. Friedrich 25.01.1889
5. Maria 18.03.1891
6. Gotlieb 09.03.1893
7. Theodor 17.02.1895
8. Ella 26.12.1897
9. Ida 28.11.1899
10. Agnessa 25.01.1902
11. Anna 18.04.1904


Сначала мы жили в Адаргине и оставались там после женитьбы или замужества – все, кроме Магдалены и вначале еще и Розины. Отец имел четверть десятины фруктового сада и десятину виноградника, как каждый хозяин в деревне. Мы жили не богато, но имели определенный достаток. В 90-х годах отец построил себе дом, в котором дедушка и бабушка жили до своей смерти. Оба дожили до глубокой старости: бабушке было 86, а деду – 90.
В 1912 женился сын Фридрих, то – есть я, на Флоре Ауингер, она тоже была из Адаргина. Две старшие сестры к тому времени были уже замужем – Розина за Эдуардом Вильдом, а Магдалена – за Якобом Принцем, оба из Annenfeld–а. Было нас за столом 11 и осталось 11 вплоть до выселения. Дети отца покидали дом, наши дети появлялись. Мы жили в счастье и довольстве в доме отца. Но в 1914 году умерла от удара наша мать, ей было всего 55 лет.
Еще немного о себе и моей семье. Родился 25 января 1889 года в Адаргине (Schönbrunn), в Крыму. В детстве я был слаб здоровьем, часто болел, а однажды свалился с качелей, и меня занесли в дом полумертвым. Но Господь предназначал мне другой путь, я вернулся к жизни, и сейчас, в конце 1973 года, мне уже 85 лет.
В жизни я не был крепким, часто, иногда очень тяжело, болел, всегда был худ; и хотя завидовал сильным людям, моя болезненность мне не мешала, ибо Бог всегда посылал мне пищу.
В нашем доме поддерживался безупречный порядок. Мы воспитывались в послушании, по – христиански. За столом все бывали сыты. «Не хочу того, не хочу этого», - такого у нас не было. Дедушка и бабушка, живя с нами, помогали родителям в нашем воспитании. Мы ведь были детьми, и если иногда на хлеб нечего было намазать, а мы просили что – нибудь, бабуша говорила:
- Ешьте, если вы голодны! Еще будете радоваться, что имеете сухой хлеб.
- Ну, бабушка, - отвечали мы ей, - что ты говоришь, ведь на чердаке у нас так много пшеницы!..
В мудрости ее слов мы смогли убедиться, но об этом чуть позже.
В семь лет я пошел в школу. У нас был дельный учитель по фамилии Пфанцлер∗. К сожалению, пробыл он у нас всего год. После него, на протяжении 12 месяцев, занятия вел совсем молодой человек. 
Через год нам построили новую школу. Община пригласила двух учителей и хорошо им платила. Программа обучения была более глубокой, чем в обычных школах. Я вспоминаю, как нас, заканчивавших учебу, экзаменовал инспектор (это бывало каждый год). Он сказал мне: «Да ты больше знаешь, чем в гимназии». Вообще, у нас были надежные педагоги. Кроме жалованья, каждый учитель получал в пользование четверть десятины виноградника или фруктового сада.
С двумя братьями мы готовились поступать в центральную школу. Братья успешно поступили, а я, увы, остался работать дома, в хозяйстве отца. Он искал и для меня что – нибудь подходящее. Часто впоследствии я ломал голову, почему отец меня никуда не послал. Жаловаться не буду – везде, куда я попадал на работу, получал подходящие должности, но все – таки, мне не хватало многих знаний. Позже я пришел к выводу, что человек может все, что он хочет и что должен.
Жизнь шла своим чередом. Братья закончили коммерческую школу, а Готлиб∗ еще и два года учился в Москве, в Коммерческом институте, но война 1914 года и последовавшая за ней революция положили всему этому конец.
6 мая 1912г. (по старому стилю) я женился на Флоре Ауингер. Два года был мир и покой, пока в 1914 г. не разразилась война. 26 ноября я, как немец, был призван на турецкий фронт, а в июне попал на передовую. Почти три года, с ноября 1914–го по июнь 1917–го, я находился на воинской службе, но ни разу не стрелял и не принимал участие ни в одном сражении. 
Помню, набирали музыкантов в духовой оркестр. Из 20 человек – только один грузин и один русский, – остальные немцы. Все мы играли дома на музыкальных инструментах, знали и ноты, но, конечно, не были профессионалами. Нас собрал штабной врач в чине капитана. Он распределил инструменты – каждый получил то, что хотел. Как только они оказались в наших руках, дирижер велел взять всем один и тот – же тон, что мы и сделали. Звук получился ужасный и капитан пришел в ярость. Не знаю, руководил ли он когда – нибудь оркестром или только наблюдал за его игрой со стороны. Я встал и попросил разрешение поправить дело. Назначил первые голоса – корнет, баритон, тенор, кларнет и бас и велел им взять один тон – получилось. Вторым голосам – другой. «Флейта, гобой, возьмите этот тон». Все стало получаться. Врач сказал: «Я вижу, Вы больше меня понимаете. Ведите оркестр, как старший музыкант!». На следующий день я получил приказ и находился на этой должности до июля 1917 года. 
Когда большевики выдвинули лозунг «Долой войну!», вся армия его поддержала и волей – неволей война должна была закончиться. Сначала наш полк был немного отведен от фронта и мы очутились в Пятигорске, где пробыли все лето. Солдатская шинель служила пропуском везде и всюду: в купальни, в театр, на железной дороге. В Пятигорске я заболел малярией, и был освобожден сначала на три месяца, затем еще на шесть. Осенью наше отделение еще раз было отправлено на фронт и весной с боями пробивалось назад. Жители Закавказья пытались отобрать у солдат оружие, что привело к бессмысленным жертвам.
В июле я попал домой, как раз к уборке урожая, однако лихорадка меня не оставляла. Я побывал у всех врачей в округе и был совсем желтый от хинина. Наконец, один доктор в Джанкое дал мне четыре пакетика с порошком и велел выпить один в половине второго ночи, другой – в половине третьего. Если не поможет – повторить точно так – же на следующий день. Это было просто чудо: никогда больше у меня не было лихорадки.
В Пятигорск я взял с собой жену. Две недели мы прожили там вдвоем и были совершенно свободны : ездили по курортам и ни о чем не беспокоились. Это было лучшее время в нашей жизни. Но вскоре заболела дочь и жена вынуждена была вернуться домой. Через три дня я освободился и выехал вслед за ней.
Нужно сказать, что в целом, война не была для меня слишком тяжелой. Я даже имел своего денщика.
С 1917 по 1921 гг. вообще не было никакой власти – хозяйничали то белые, то красные. Хотя программа белых в то время нравилась больше, нужно сказать, что Красная Армия вела себя более корректно. Они тоже требовали то одно, то другое, но все официально, под расписку. 
Из – за смуты почти не осталось рабочего скота, ведь все воюющие стороны нуждались в транспорте – повозках и лошадях, и все, что попадало в их руки бесследно исчезало. В некоторых дворах остались только коровы, они тоже использовались при пахоте. 
У нас еще были две старые лошади и пара быков, благодаря чему мы смогли обработать часть земли и снять небольшой урожай, которого хватило только на семена и на еду, ведь старых запасов совсем не осталось. Не секрет, что многие в то тяжелое время умирали от лишений.
Благодаря хорошему урожаю 1922-го года, после голодного 21-го, люди вздохнули с облегчением. Правительство распределило землю по количеству душ и выделило семена. Жизнь постепенно налаживалась.
Зимой 1927-го я организовал ТОЗ из 15 беднейших семейств в деревне. Община выделила нам землю в одном месте, так что у нас получился своеобразный колхоз. Устава, правда, еще не было, он был издан в 1929. Я был председателем. В 1928 мы сообща произвели первый сев, обеспечив себя чистыми семенами, а весной посеяли и яровые.
Осенью люди стали уезжать из деревень. Начало положили меннониты. Они устремились в Америку, как сейчас многие стремятся в Германию, с той лишь разницей, что сегодня люди добиваются от властей разрешения на выезд, а тогда… Взяв с собой лишь самое необходимое, люди просто ехали на станцию. Там привязывали вожжи, бросали повозки и садились в поезд, шедший в Москву. Так уехали многие, но, к сожалению, не все. 
Разговоры об отъезде шли и в нашей деревне и в одно прекрасное утро выехали многие семьи. Тотчас была образована комиссия, и когда беглецы прибыли на станцию, билетов для них не оказалось: выезд был запрещен. Они перебирались с одной станции на другую, добрались до последней в Крыму и там оставались некоторое время, пока власти не вернули их назад. И тогда песня зазвучала по – другому. Начались аресты.
Я должен сказать, что не имел никакого отношения к этой истории, но если кто – то хочет знать, почему я был арестован, то может прочесть книгу «Люди не ангелы», она, конечно, имеется в каждой библиотеке. В общем, так как меня ни в чем не могли обвинить, кроме как в том, что я своими показаниями не подтверждал вину других, так называемая «тройка» приговорила меня к трем годам административной высылки на север.
Вскоре после этого началось раскулачивание, и моя семья – жена с восемью детьми и 70-ти летний отец были высланы в Коми, в глухой поселок∗. Нужно ли говорить, что они никак не попадали под эту категорию. Двое самых младших, заболев в дороге, умерли и были похоронены на станции Луза. Старшая Зельма, перенесшая в детстве детский паралич, хромала. Вторая дочь, 15-ти летняя Ивонна, тоже еще не работник. Остальные четверо после перенесенной болезни совсем ослабли. Старый отец большую часть времени проводил в постели. И всех их поддерживал только Бог.
В марте 1930г. я попал в Архангельск. Нас, (а таких высланных, как я был целый поезд) выгрузили на станции и повели через железную дорогу к большому бараку. Около него стоял офицер; он принял нас, пересчитал по рядам. Немцев было человек 20 и мы заняли в бараке дальний угол. День был довольно теплый и очень хотелось пить. Я подошел к начальнику и попросил воды. «Вон колодец, иди, пей!», – сказал он, указывая на дверь. Вдвоем с товарищем мы вышли во двор, ожидая окрика или даже выстрела. Все было, как во сне – не было никакой охраны и собак. Мы не знали, что получили вольную высылку.
Через несколько дней появились вербовщики, и мы попали на остров, в 2-х километрах севернее Архангельска, на строительство лесозавода, где я пробыл до января 1931. К этому времени в Архангельск прибыли мой брат Готлиб и зять, муж Агнессы, оба со своими семьями, поэтому я на несколько дней задержался с отъездом, хоть и получил разрешение выехать к моей семье. Жена Готлиба уговаривала меня остаться, считая, что отсюда я смогу больше помогать им, ведь у меня была хорошая работа в качестве возчика и я мог кое – что покупать. Но я считал своим долгом соединиться с семьей, жить, а если надо, то и умереть вместе с ними. 
Помню, в канун Нового года, я поздно возвращался от брата. Мы вместе пели и молились. Жил он в 5-6 км от меня, в соседней деревне. Была чудесная звездная ночь, а у меня такая тяжесть на сердце. Как раз перед этим дочь прислала мне очень грустное письмо… Я поднял глаза к небу, и мне вспомнилась песня «Знаешь, сколько звезд на небе». Я начал петь, а когда дошел до последнего куплета «Помнит, любит он тебя», то успокоился и благодарил Бога за утешение.
Наконец, 25 января, как раз в день моего рождения, я прибыл к своей семье. Радость встречи трудно себе представить. Отец лежал в постели, жена, обварившая себе ногу, хромала, четверо младших, из которых сегодня трое живы – здоровы, после перенесенной болезни имели жалкий вид. Вдобавок ко всему, у них почти не было еды и они практически голодали. Хорошо еще, что из дому они смогли взять с собой немного муки и экономно ее расходовали. Поселили их недалеко от МТС, где было много вольных работников, охотно менявших продукты на вещи. Удивительная божья милость заключалась еще и в том, что моя семья не попала в одно место со всеми высланными из нашей деревни, многие из которых погибли от лишений. В то время, когда стали распределять по поселкам, наши дети были больны и не могли попасть вместе со всеми, что стоило многих слез младшим, а также, думаю, и моей жене. А там, где жили мы, ни один человек не умер от голода. И позже, с 1934-го по 1941-й, высланные жили даже лучше, чем местные жители.
Мой отец, видимо, от радости по случаю моего приезда, встал на ноги, но скоро опять слег. Хотя никаких болей он не испытывал, все же слабел с каждым днем, несмотря на вполне сносное питание. Ведь когда я приехал к семье, мы уже не испытывали нужды – я привез с собой продукты, да и к тому же имел хорошую работу на приемке леса, где получал большую зарплату. Я не являлся переселенцем, как моя семья, и мог получить направление в Сыктывкар, но, безусловно, остался с семьей. Меня приписали к поселку и я пошел на работу. Всюду, куда я попадал, меня принимали очень хорошо, везде я был «Федор Федорович», так что я не раскаивался в том, что сделал такой шаг.
12 марта 1931 года умер отец. Он все худел, уменьшаясь в размере, и, наконец, уснул навеки.
Я работал везде, где был нужен, один год даже в конторе в качестве бухгалтера. Дети, после начальной школы, должны были учиться дальше. Зельма работала учителем в поселке, а затем ее перевели в город. 
Осенью 1933–го жена заболела туберкулезом и 24 апреля 1934–го года, после тяжелой болезни, скончалась. Велико было наше горе. Из детей лишь двое были дома, остальные – в разных школах. Но нашлись добрые люди, которые нам помогли, особенно старая фрау Бруммет. Она, вместе со своим 12 – ти летним внуком, тоже была выслана из Крыма для выполнения плана. Как мать, она заботилась о нас.
В 1936 году я женился на своей нынешней жене Кате, урожденной Мейстер. Мы знали друг – друга с детства, выросли в одной деревне. 
В 1935 г. я вместе с семьей получил право голоса, а в 1937 мы перебрались в Сыктывкар, так как дети должны были учиться. В поселке мы жили уже хорошо, в последние годы держали корову, но все же в городе было лучше. 
Много было подходящих мест для работы, но я должен был выбрать такое, где бы нашел пристанище для семьи из 9-ти душ: моих шестерых детей, дочери Кати и нас двоих. Поселились мы в пригородном хозяйстве, где я выполнял разную работу: пахал, возил навоз и т.д. Все лето мы ютились в хижине, а зимой в доме, где буквально замерзали. Так прошел почти год.
В 1938 меня направили на шестимесячные агрономические курсы, после которых я был назначен бригадиром. Зарплата была маленькая, я получал всего 300 рублей, к нам шли только те, кто нигде не мог устроиться, а мы брали всех.
В 1938 г. заболела туберкулезом наша Зельма. Ее направили в Крым, на курорт, где она вышла замуж за такого – же больного человека. Когда началась война, оба были высланы из Крыма, а так как дорога на север была отрезана, им пришлось ехать через Кавказ. Только через год прибыли они к нам на единственном пароходе, который ходил от Котласа до Сыктывкара. Муж Зельмы был уже при смерти и жил недолго, сама она немного поправилась и еще работала некоторое время в конторе. Туберкулез в то время был неизлечим, не было еще таких лекарств, как сегодня, и она рано или поздно должна была умереть. Весной 1944г. мы похоронили ее в Усть – Неме. 
До самой войны мы жили в городе. Дети учились, затем стали работать: Ивонна и Мария в качестве учителей, Элла – фельдшером, Ирена, дочь жены, - в конторе. Магда закончила кооперативный техникум и так как училась на одни пятерки - ей предоставили место работы в городе; но тут началась война и все рухнуло. 
Зельма была еще в Крыму, Ивонна – в 70-ти км от нас, ее вместе с мужем выслали еще дальше, на север. 
У Марии была своя судьба: с помощью женщины – директора она попала в Петрозаводск, закончила университет и работает там до сих пор, преподает немецкий и английский. 
Эллу отправили в другой район, не с нами. Магда оказалась в Печоре, работала там бухгалтером, многое перенесла, заболела туберкулезом и умерла 15 июня 1951г.
Бруно забрали в трудармию. Мы трое – жена, Ирена и я – попали в Усть – Немский леспромхоз, где работали в лесу с февраля по май. Затем я перешел в подсобное хозяйство, в котором проработал до 1949-го года, когда оно было ликвидировано, точнее – передано ОРС – у.
В Усть – Неме мы снова собрались вместе: в октябре 1942 года приехала Зельма со своим мужем, в 1943 г. – Элла и в 1946 г. – Бруно.
Там жили мы до 1958-го года. Я до 1949-го работал управляющим подсобным хозяйством, а затем все годы до 1958-го – диспетчером. Хорошо зарабатывал, мы ни в чем не нуждались, т.к. имели корову, держали свинью и кур и у нас было достаточно картофеля для еды и для кормления животных.
С декабря 1954-го года нас, немцев, наконец – то, стали считать за людей, мы получили паспорта, как все другие граждане России, но так как жили нормально, то не тронулись с места.
В 1957 году Бруно со всей своей семьей выехал в Талды – Курган. После трудного путешествия прибыли и мы сюда. Некоторое время жили у Бруно, но когда он в 1958 г., вслед за своим тестем, он перебрался в Киргизию, мы сообща с моей сестрой Эллой и сестрой жены Кларой купили домик за 13500 руб. или 1350 по нынешним деньгам, и место для сада при нем, где не росло ни одно дерево, и живем теперь здесь.
Мои дочери: Мария в Петрозаводске, Элла со своим мужем в Сыктывкаре, Ивонна с семьей возле Астрахани у Каспийского моря. Так далеко мы теперь друг от друга, что нет никакой возможности собраться вместе. Сейчас, в 1974 году, когда я пишу эти строки, мы – трое старых людей, четвертой – Клары, давно уже нет на свете. Такая спокойная жизнь, о которой я не смел и мечтать. В доме уют, мы обеспечены всем необходимым, у нас хорошие друзья, надежные соседи, так что мы должны благодарить Бога и вслед за псалмистом восклицать: «Господь все сделал хорошо, воздайте Богу почесть!»
4 марта 1974 года
г. Талды – Курган.