Якоб Принц
Колонии братской общины
Пятигорск, 1898г.
Сокращенный перевод с немецкого Эрвина Готмана
Эту книгу написал педагог Якоб Принц, работавший, как я предполагаю, в школе повышенного типа, которая находилась в колонии Темпельгоф близ Пятигорска. Не знаю, была ли она издана, думаю, что – да, ибо одна наша родственница уверяла (в письме), что во времена ее детства книгу Принца имела почти каждая колонистская семья.
В семье деда она, видимо, не сохранилась. Мой дядя – Фридрих Готман, получил ее на время у кого – то из родственников (это было в 1974) и тщательно переписал весьма мелким почерком в очень толстую тетрадь. Книга заняла в тетради свыше 280 страниц и попала мне в руки через 12 лет после смерти дяди (он умер в 1978 году). Мне захотелось перевести книгу Якоба Принца, чтобы ее могли прочесть не владеющие немецким языком родственники. Так появился перевод, но не всей книги, и даже не отдельных ее глав (ни одна глава не приведена полностью), а лишь избранных мест, которые, по моему мнению, представляют интерес не только для потомков немецких колонистов, но и для любого любознательного читателя.
Остается добавить, что судьба рода Принцев тесно переплелась с судьбой нашего рода. С Принцами дружил еще наш прадед Йозеф Готман. Один из Принцев был женат на сестре моего отца, другой – на сестре матери. Автор книги, предположительно, – отец первого из них.
Э. Готман
декабрь 1993г
1. Старая родина
На Вюртембергской низменности восточнее Неккара, главной реки Вюртемберга, к югу от Штутгарта, простирается одна из прелестнейших местностей прекрасного Швабенленда. Массивные холмы тянутся от Неккара к суровым вершинам Ветсхаймера и к Муррхальдскому лесу, которые ограничивают эту местность с востока. На юге территории течет Ремс; на севере, по одной из приветливых долин, сопровождающих цепочку холмов к Неккару, - Мурр. Спины холмов затенены лиственными и хвойными лесами, а склоны покрыты виноградниками. В долинах – то широких, то узких – сочные луга сменяются плодородными полями и цветущими фруктовыми садами. Как жемчужины на нитке, нанизаны на речки Мурр и Ремс красивые маленькие города, деревни и хутора.
Из описанной местности в долинах Ремса и Мурра происходят фамилии членов братской общины, об истории которой будет здесь рассказано. Жители колонии Neuhoffnung – выходцы из Рейхенберга, что в долине Мурра, и окрестных деревень. Розенфельдцы и колонисты Neuhoffnungstal – из Грюнбаха∗ в долине Ремса и окрестностей.
Местность, откуда эмигрировала братская община, – чрезвычайно приветливая и благодатная и поэтому самая густонаселенная во всей Европе. Жители этих мест относятся к нижним швабам, давно обжившим Вюртембергскую низменность.
Швабы, как и все немецкие племена, произошли от смешения различных племен. В доисторические времена в долине Неккара жили кельты. Однако еще до новой эры кельты были частично вытеснены, частично порабощены швабами - большим немецким племенем, которое расселилось на обширной территории – от Рейна до нижнего течения Дуная. Швабы дожили до времени христианства, будучи еще в полукочевом состоянии, ибо у них не было не только городов, но и деревень, а лишь одиночные усадьбы в обширных лесах, которые покрывали тогда всю страну.Жили они, преимущественно, за счет скотоводства, но сеяли и зерно – ячмень, пшеницу, рожь и овес.
В I-III веках н.э. швабы попали в зависимость от римлян, захватившим земли между Рейном и Дунаем, в том числе и долину Неккара. Римляне принесли швабам новую культуру, облагородившую их быт. Стало развиваться земледелие, стало больше крупного рогатого скота, лошадей и овец. Для швабов были в новинку садоводство и виноградарство – теперь они стали основным занятием жителей долин Ремса и Мурра.
В конце III столетия в долину Неккара с севера вторглись германцы – одно из немецких племен. Они победили и вытеснили римлян, смешались со швабами и постепенно переняли у них названия, так что страна стала называться Швабией.
Через два столетия после германцев - аллеманов в страну вторглись – тоже с севера – франки. Они утвердили здесь со временем свое господство во всех землях и превратили Швабенланд в одну из провинций большого государства франков.
Когда при внуках Карла Великого, в 843г. государство франков распалось на три части, из которых образовались государства Германия, Франция и Италия, Швабенланд вошел в Германию в качестве провинции, управляемой герцогами – вассалами германского императора. Швабские герцоги из дома Гогенштауфенов, в том числе император Барбаросса, управляли Швабией как германские императоры. Когда же власть Гогенштауфенов пала, в XIII столетии поднялся род графов фон Вюртемберг. Постепенно путем наследования и купли земель, а также в результате военного счастья они распространили свою власть на Швабенланд и таким образом основали государство Вюртемберг, которое из графства превратилось в герцогство, из герцогства в княжество, и, наконец, в 1806г. – под началом короля Фридриха – в королевство.
Христианство стало господствующей религией в Швабии в середине VIII столетия, хотя и позже ему приходилось вести борьбу с воззрениями и обычаями языческих времен.
Еще в начале II столетия стали зарождаться города. Постепенно они приобретали независимость от знатных владык страны, объявили себя свободными городами государства, подняли торговлю и промышленность, искусство и образование на небывалую до этого высоту. Через города и монастыри культура распространялась по всей стране.
Удивительно, что крестьяне долин Ремса и Мурра еще до Лютера пытались на свой лад осуществить религиозную реформацию. Едва ее идеи начали оказывать благотворное влияние на общество, как для Германии наступили тяжелые времена Тридцатилетней войны, все бедствия которой ощутили на себе и жители Вюртемберга. Реформация расколола немецкий народ на два лагеря. Протестанты и католики стремились уничтожить друг – друга.
Война принесла на немецкую землю огонь и кровь, смерть и разорение. На берегах Неккара и особенно в долине Ремса жгли деревни и убивали людей солдаты Валленштейна, французы и шведы. Из 8 человек в Вюртемберге в живых в то время остался лишь один.
Затем начались завоевательные войны Людовика XIV,и в Вюртемберг один за другим вторгались немецкие отряды, чтобы жечь и убивать. Герцоги не могли защитить страну, народ должен был сам вести борьбу с чужеземными захватчиками. Вооруженные мотыгами, косами и вилами, крестьяне вытесняли французов из своих деревень.
Крепостное право в Вюртемберге существовало не повсеместно. Хотя крестьяне были лично свободны и могли иметь собственность, тем не менее их жизнь была стеснена многими тяготами и несправедливостью, о которых сегодняшний крестьянин не имеет никакого представления.
Землевладение в Вюртемберге по сравнению с немецкими колониями на юге России было совсем мелкое. В Грюнбахе, к примеру, на 220 семей приходилось приблизительно 1000 десятин земли. При этом лишь около 250 десятин шло под пашню, луга, сады и виноградники. В среднем крестьянин владел 3-4 десятинами, богатый имел 7-8, а бедный лишь 1/20 десятины. Но все — же и с маленького клочка земли получали большой доход, поэтому одна десятина земли в Грюнбахе стоила примерно 6000 рублей.
2. Религиозные течения
В этой главе автор рассказывает о религиозных учениях, распространившихся в Вюртемберге. Некоторые из них вступили в конфликт с официальной церковью и стремились от нее отделиться, поэтому их сторонников стали называть сепаратистами. Среди них распространилось учение о тысячелетнем рейхе, который должен появиться на земле с Христом во главе. Тогда наступит всеобщее благоденствие и мечи будут перекованы на плуги. Учение явилось выражением стремления людей к идеальной жизни и освобождению от произвола земных властей. Сепаратисты считали себя слугами Христа, а церковь – драконом их преследующим. Под влиянием таких воззрений и возникло стремление к эмиграции из страны.
На усиление тяги к переселению оказали влияние и внешние события. Король Фридрих, будучи близким другом Наполеона, был вовлечен во все авантюры завоевателя. Это принесло вюртембергцам усиление налогового гнета и другие тяготы. Наполеон, чьи завоевательные войны опустошали Европу, казался сепаратистам Антихристом; Россию, сокрушившую Наполеона, они почитали.
Холодное и сырое лето 1816 года не дало созреть хлебам и картофелю. Цены на продукты питания подскочили вверх. Хлеб из отрубей и мучной пыли, даже перемешанный с измельченной соломой и опилками, считался лакомством. Люди ели траву и коренья, многие умирали медленной голодной смертью.
Еще со времен Тридцатилетней войны (1618-1648), спасаясь от ее ужасов, тысячи немцев бросались в бегство. Правительственный указ 1768 г. запрещал эмиграцию под страхом смертной казни. Страну покидали тайно, под покровом ночи. Но с другой стороны, правительство Австрии, Пруссии, России и Испании поощряли немецких крестьян к переселению в свои страны для колонизации пустующих земель, обещая различные привилегии. Вюртембергские колонисты приглашались в первую очередь, так как они слыли дельными и толковыми. Прусский король Фридрих принял в свою страну 42 тысячи вюртембергских колонистов для поднятия сельского хозяйства. Однако из всех стран больше всего привлекала Россия.
Указом короля Вильгельма, сменившего в 1817 году на вюртембергском троне Фридриха, было объявлено о свободной эмиграции. В стране распространилась новость: Вильгельм встречался с Александром I, и они пришли к соглашению, что вюртембергские подданные могут в течении шести лет свободно переселяться в Россию.
Все эти причины повлияли на решение сепаратистов покинуть свою родину.
3. Основание и переселение братской общины
В огромном потоке переселенцев из Вюртемберга в Россию в 1816-1819 гг. переезд братской общины был последней волной. Первый шаг к переселению сделала группа, состоявшая примерно из 30 семей и нескольких холостых мужчин, отправившаяся в Россию в сентябре 1816 года водным путем – вниз по Дунаю.
Этой же осенью братья Кох из Муррбаха призвали сепаратистов к учреждению «братской переселенческой гармонии детей божьих». В течении зимы было организовано 9 таких «гармоний». В 1817 году число соединившихся для выезда семей достигло 1400. Выезд состоялся 14-ю колоннами и проходил с апреля по август 1817 года на кораблях по Дунаю. Возле Измаила эпидемия лихорадки унесла свыше тысячи жизней.
Когда будущие колонисты прибыли в Одессу, генерал Инзов предложил им обосноваться в окрестностях города. Лишь триста семей приняли это предложение. Часть из них осела в ранее основанных бессарабских колониях, другая часть основала колонию недалеко от Одессы. Остальные решили перебраться в Грузию. Была послана депутация в Москву к Александру I. Император высказал опасение, что там он вряд ли сможет надежно их защитить, но в конце концов разрешение на переселение было получено.
Весной 1818 года 500 семей потянулись в Грузию и основали там целый ряд колоний: Marienfeld, Katharinenfeld, Annenfeld и др.
Как только в Вюртемберг пришли письма от поселившихся в Грузии сепаратистов, в долинах Ремса и Мурра возникло новое движение. Основатели братской общины организовали в деревнях Грюнбах на Реймсе, Рейхенберг у Мурра и в Штейнбахе, что севернее, три новые колонны переселенцев. Вскоре к ним присоединилась четвертая – из окрестных деревень. После оформления общины была послана депутация к русскому посланнику в Вюртемберге – просить разрешение на переселение в Россию. По совету посланника депутаты отправились в Аахен, чтобы вручить свою просьбу Александру I, который как раз находился там на конгрессе. Здесь они были приняты великим князем Константином Павловичем. Ознакомившись с прошением, он отправил их снова к посланнику в Штутгарт, однако заверил, что позаботится об исполнении просьбы.
В конце 1818 года из Петербурга пришло разрешение на переселение в Российское государство. Зимой и весной усадьбы и пожитки были распроданы, а в начале мая 1819 – получены выездные документы и один паспорт на всю общину для въезда в Россию. Настало время начинать путешествие в незнакомую, зовущую, но и пугающую страну.
Помня о горестной судьбе эмигрантов 1817 года, новые переселенцы выбрали не водный путь вниз по Дунаю, а дорогу по суше через Баварию, Саксонию и Силезию до Варшавы. Для путешествия были приготовлены небольшие, обтянутые льняным полотном повозки. В каждую повозку впрягалась пара лошадей и укладывалась самая необходимая домашняя утварь. Впереди двигалась колонна из Рейхенберга, затем, с промежутком в один день пути, штейнбахцы, следом – грюнбахцы, и последней – примкнувшая к ним четвертая колонна. Повозки были пронумерованы и следовали в определенном порядке. За этим, верхом на лошади, следил руководитель колонны. По вечерам повозки сдвигались, образуя своеобразную крепость, под защитой которой располагались у походных костров семьи, для приготовления ужина. После этого община собиралась для совместной молитвы, поручая себя защите Бога. По воскресеньям регулярно делали отдых с религиозным чтением для старших и изучением Библии для младших.
Возле Варшавы остановка была длительной. В лагерь переселенцев прибыл великий князь Константин Павлович с предложением поселиться в Польше. Он расспрашивал о передвижении, выслушивал пожелания. Община решила отклонить предложение князя и продолжить свой путь.
Колонисты имели твердое намерение поселиться в Грузии. Поэтому от Варшавы поток переселенцев направился в Екатеринослав, где находилась резиденция их главного попечителя генерала Инзова. Здесь они без затруднений получили паспорта и разрешение на дальнейшее продвижение к Кавказу. Но когда караван подошел к Александровску, появился адъютант генерала с приказом остановиться, ибо из Петербурга пришло распоряжение об отмене переселения в Грузию, на территории которой правительство не сможет надежно защитить колонистов. Это неожиданное «Стоп!» нанесло чувствительный удар. Переселенцы посылали депутацию за депутацией в управление по делам иностранной колонизации с объяснением: они нигде, кроме как в Грузии, жить не хотят. Ответ был всегда один и тот же: колонисты должны отказаться от своей мечты. Наконец одна из депутаций вернулась назад с письмом от генерала Инзова, которое сделало бесполезным дальнейшее противостояние. «Ваши посланцы, – говорилось в письме, – получили приказ остановиться у Молочной, расквартировать колонны, и находиться там, пока не будет найдено иное удобное место для переселения». Ничего другого не оставалось и община направилась к Молочной, к колониям, которые были основаны еще в 1804 году выходцами из Вюртемберга, Баварии и других мест. Три зимы и два лета провели они там, помогая местным жителям в работе за определенную плату.
4. Новая родина
В мае 1822 года наши предки, после длительных поисков, нашли на северном берегу Азовского моря свою новую родину.
Примерно в середине береговой линии впадает в море текущая с севера небольшая речка Берда. К западу от нее лежит первый из двух земельных массивов, которые были предоставлены колонистам, второй – в 25 верстах от него, на западном берегу речушки Абитошна. Берда образует границу между Таврической и Екатеринославской губерниями, так что оба земельных массива лежат вблизи восточной границы Таврии. Земля административно принадлежала Мелитопольскому округу с центром в городе Орехове.
Контраст между старой и новой родиной был значительный. Там – обжитая холмистая местность со скалистыми возвышенностями горных цепей, с крутыми вершинами, пересеченная речушками и ручьями, покрытая пролесками, фруктовыми садами и виноградниками, густо усеянная множеством городов, городишек, деревень и хуторов; каждый клочок земли обработан и огорожен; население одного роду – племени, с одним наречием, с относительно высоко развитой культурой и до мельчайших деталей отрегулированными отношениями.
Здесь, напротив, – бесконечная степь, ограниченная на юге таким же бесконечным морем, покрытая однообразным полотном травы, на котором не видно ни холма, ни деревца, ни куста.
В этой степи не только города, но и деревни лежат друг от друга в нескольких днях пути. Страна изобилия, но без границ и без культуры. В этой местности проживали различные народности: вместе с малочисленными русскими – татары, греки, армяне, цыгане, и рядом с ними – немецкие колонисты, выходцы из всех земель Германии. Здесь жили сепаратисты, меннониты, лютеране, католики, русские сектанты, магометане, евреи и языческие цыганские племена.
Новая родина должна была производить на вновь прибывших колонистов впечатление дикой пустыни. Зато было чрезвычайное обилие нетронутой плугом земли, покрытой пышным травяным ковром. Весной он был разукрашен разнообразными цветами, из которых выделялись тюльпаны и лилии. Воздух был напоен их ароматом. И эта степь, если ее вспахать, обещала большие урожаи.
Взгляд колониста с удивлением останавливался на курганах – травяных холмах, оставшихся от древних языческих времен, разбросанных по всей степи и являющихся в ней единственными возвышенностями.
Кроме домашних животных – лошадей, быков, верблюдов, овец и собак, в степи водились дикие: волки, лисы, зайцы, хорьки и ласки. Особенно удивляли новичков суслики, сновавшие в молодой траве; порой они вставали на задние лапки и издавали приятный свист. В поле разгуливали аисты, цапли и журавли, шмыгали степные курочки и перепела, дикие голуби и утки. Пение птиц доносилось не с деревьев (их не было), а из травы. Внушали беспокойство змеи. По вечерам досаждали мошки, которые плотным роем преследовали людей и скотину, залетали в рот и глаза, обжигая их. Еще надоедливее были москиты. Они делали невозможным сон на воле и при открытых окнах. Но все же наибольшее изумление, даже ужас, вызывала саранча. Коричневой тучей заслоняла она горизонт, непроницаемой пеленой закрывала солнце, набрасывая черную тень на всю окрестность, и, наконец, с оглушающим шелестом и шумом улетала прочь. Часто летела она так низко, что сидящий на лошади человек оказывался внутри роя и бывал изрядно искусан; а там, где она приземлялась – вся растительность была сбрита под корень, оставался лишь степной чернозем. Она проникала в дома и не оставляла без внимания посуду с едой и питьем. Татары, русские и немцы садились на коней, носились взад – вперед, стуча косами в жестяную посуду, чтобы таким адским шумом прогнать эту нечисть.
Такой показывала себя степь в самое прекрасное время года. Когда же наступала летняя жара – солнце сжигало траву, иссякали речки и ручьи и местность превращалась в коричневую пустыню, по которой проносились пыльные смерчи. Страдающих от жажды людей завораживали миражи: в мерцающем от жары воздухе им виделись моря и реки, стада и деревни. Быстрый переход от жаркого дня к холодной ночи вызывал у колонистов лихорадку. И лишь когда набегала величественно громыхающая гроза, пустыня превращалась в ликующее весеннее поле.
Зима наступала в ноябре и длилась 4 месяца. Снега выпадало не очень много, и он не лежал всю зиму. Суровый характер погодных условий сказывался, в частности, в сильных и частых, порой очень холодных восточных ветрах: они бушевали на открытых пространствах, губили посевы, взметая почву, приносили заморозки или засуху. Но несмотря на это, климат оказался здоровым.
Община сепаратистов оказалась в середине области проживания мусульман – ногайцев, которая протянулась примерно на 125 верст от Молочной до Берды, по северному берегу Азовского моря. До присоединения Крымского ханства к России (1784 г.), ногайцы вели кочевую жизнь и в прежние времена совершали разбойничьи набеги. До конца прошлого (т. е. XVIII) столетия они жили в постоянной вражде с днепровскими казаками. Под властью русского правительства ногайцы привыкали к оседлой жизни и к земледелию, заменяя свои шатры прочными домами. Поначалу им разрешалось носить оружие. Но после убийства нескольких колонистов, было приказано отложить боевые топоры и кинжалы. К 1822 году они еще не совсем привыкли к оседлости и по – прежнему делали попытки вернуться к кочевому образу жизни. Однако находясь среди русских и немецких колонистов, вынуждены были смириться и отдать себя в руки судьбы. В 1862 году, уже военнообязанные, ногайцы покинули страну и поселились в Турции.
Как соседи они были не так уж неудобны и даже симпатизировали больше немцам, чем русским, против которых, как против завоевателей, вставала на дыбы их уязвленная гордость. Иногда они приходили в колонии, попрошайничали, глазели на необычные для них дома и на обстановку в них, в частности на часы и зеркала, посмеивались над одеждой женщин и изумлялись тому, как они бранились со своими мужьями: правоверным мусульманам это было в диковинку. От природы они были воинственны, но не мстительны, доброжелательны и жизнерадостны. Ногаец выказывал верность братству и не был совсем уж вороватым. Если среди колонистов он и считался ловким конокрадом, то ведь это была прежняя, в его глазах очень правильная, профессия, отголосок далекой вольной жизни.
Итак, на юге и на западе земли братской общины граничили с ногайскими поселениями, на севере и востоке соседями были казаки и русские поселенцы, и только в большом отдалении, на западе и севере находились колонии меннонитов и выходцев из Пруссии.
5. Заселение
Для братской общины, состоявшей из 99 семей или 477 душ, правительство выделило 8594 десятины земли в двух местах: восточный массив составлял – 4141 десятину, западный – 4453. Именно на нем, после того как власти отрезали 1341 десятину как резерв для подрастающего поколения, расположились две колонии: Neuhoffnungstal, с 25 хозяевами из Грюнбахской колонны на 1256 десятинах – по 60 десятин на хозяйство, и Rosenfeld, с 26 хозяевами на 1586 десятинах из Штейнбахской колонны. От восточного массива у Берды было отрезано в качестве резерва 1000 десятин, и на оставшихся 3141 десятине обосновалась колонна из Рейхенберга, основав колонию Neuhoffnung с 50 хозяевами, по 60 десятин на каждое хозяйство.
Neuhoffnungstal и Rosenfeld расположились на расстоянии одной версты друг от друга, по ручью Чокорак, Neuhoffnung – в 50 верстах, в одной из сбегающих к Берде долин, на ее западном берегу, так что лишь русло реки отделяло ее от лежащей на восточном берегу станицы Новоспасской. Neuhoffnung, самая большая из колоний, была местом пребывания территориального управления.
Кроме земли, три колонии получили беспроцентную ссуду – около 18 тысяч рублей, сроком на 10 лет. Эта сумма была распределена общиной между беднейшими семьями.
В мае 1822 года земля была измерена и передана в пользование колонистам. Было начато заселение колоний. Прежде всего надо было обеспечить себя на первое время хоть каким – нибудь жильем. Были выкопаны землянки, но покрывать их пришлось лишь травой и дерном. При этом была допущена ошибка: землянки вырыли слишком близко от реки, во влажном грунте. Вследствие этого распространилась лихорадка, тиф и другие болезни. Вместо новых домов вырос целый ряд могил с первыми жертвами – теми, кого потребовала новая земля и кто нашел в ней вечный покой. В Neuhoffnungstal–е и Rosenfeld–е умирали целыми семьями. Большинству колонистов пришлось провести в землянках всю зиму. Многие лежали больные, поэтому летом 1822 года было построено только несколько домов. Нужда и горе, болезни и смерть сделали первые два года на новой родине самыми тяжелыми и суровыми.
Закладка колоний и строительство домов должны были производиться под руководством и контролем правительственного чиновника. Двумя канавами ограничивалась широкая, в 20 саженей, улица, и по двум сторонам ее нанизывались участки – 40 саженей в ширину, 80 в длину. Дома должны были отстоять от дороги на 10 саженей и располагаться в правом углу участка. Жилье и помещение для скота – под одной крышей. Строили из необожженного кирпича, крыши покрывали ржаной соломой, полученной от первого урожая, а древесину привозили с Днепра – от Екатеринослава.
За два года были готовы большинство домов, и со вселением в эти дома кончилось время большой нужды, болезней и смертей.
6. Хозяйственные начинания
Община была похожа на ветку, срезанную с одного дерева и привитую
к другому. Неудивительно, если эта ветка остановится в росте, и еще под вопросом, прирастет она или увянет.
В первые 12 лет (до 1836 года) не было никаких достижений в сельском хозяйстве. Отчасти потому, что колонисты еще не освоились на новом месте, не оправились от потрясения, связанного с переселением; отчасти потому, что не все корни были вырваны из почвы старой родины, с которой они распростились, особенно в духовной сфере. Еще все были слишком переполнены идеей о тысячелетнем рейхе, (который по предсказаниям должен был возникнуть именно в 1836 году), чтобы полностью погрузиться в материальные интересы.
Однако, имелись все условия для благоприятной сельскохозяйственной деятельности. В частности, плодородная земля в неограниченном количестве. Это тем более импонировало колонистам, что на старой родине, в Вюртемберге, они копошились на маленьких участках. Когда община отправилась отмечать границы земельного массива Neuhoffnung, один из колонистов в отчаянии воскликнул: «Люди, что хотите вы делать со всей этой землей? Сюда не дойдут ни наши дети, ни дети наших детей!»
Земля была покрыта толстым слоем гумуса и хорошо подходила для земледелия и скотоводства. Вода в не особенно глубоких колодцах (3-8 саженей), которые, несмотря на близость реки, были для удобства вырыты в каждом дворе, оказалась в большинстве случаев пригодной не только для скота, но и для людей. Замедляющие течение реки камни давали строительный материал для дорог, домов и дворов. Не нужно было корчевать лес, разрабатывать каменистую почву, не нужно было никакого удобрения, а только вспахать тучную нетронутую землю и получить хороший урожай. И все же хозяйственные начинания здесь, в степи, встречались с большими трудностями. Кто в Германии был сведущим крестьянином, должен был здесь, на новой родине, с ее совершенно другими условиями, учиться всему заново. К тому же среди переселенцев было немало ремесленников, которые и в Германии не имели никаких знаний по сельскому хозяйству. Среди 50 отцов семейств в колонии Neuhoffnung было лишь 24 крестьянина, да и то, большинство из них в Вюртемберге занималось виноградарством.
Земледелие в первые годы имело небольшой размах и велось недостаточно энергично. Причина была не в ограниченности умений и желаний колонистов, а больше всего, в тогдашних условиях в степи, которые сдерживали развитие хозяйственной жизни. Сегодня поездами и пароходами транспортируются ежегодно миллионы четвертей∗ зерна из колоний, а в то время единственным средством транспортировки были чумацкие возы с неторопливыми быками. Ближайшие города: на западе Мелитополь – 100 верст, на востоке Мариуполь – 60 верст и Таганрог – 170 верст от колонии Neuhoffnung. Бердянск в первые годы после переселения еще не существовал. Маленький Мелитополь в торговле ничего не значил. Таким образом для сбыта оставались только Таганрог и Мариуполь. Хотя в окрестных русских селах часто проводились ярмарки, на них сельскохозяйственная продукция не находила сбыта, в лучшем случае – скот, и то по весьма скромным ценам. Жители Neuhoffnung – а продавали овес ямщикам побережья – их станция была на месте нынешнего Бердянска. Кроме того, они ездили с зерном в Мариуполь и Таганрог, а начиная с 1828 года – в Крым, за 300 верст.
Отсутствие сбыта удерживало хозяйственную жизнь в узких пределах. Колонист не мог продать излишки своих продуктов и купить то, в чем он нуждался. Он вынужден был производить продукцию только для себя. Не было недостатка в пище и одежде, так как он сам их продуцировал, но он нуждался во всем, что можно было приобреститолько за деньги. Колонист строил свой дом, добывал свой хлеб, изготовлял себе одежду из конопли, шерсти и шкур, делал посуду и мебель. Он сеял пшеницу, рожь, ячмень и овес, садил немного картофеля, выращивал лен, в целом не более 10-12 десятин на одно хозяйство. Так как скот находил на ярмарках сбыт, скотоводство в первые два десятилетия стало главным занятием переселенцев, обеспечивая им достаток.
Значительные трудности приносили обусловленные или поддерживаемые климатом бедствия в степи, с неимоверной силой опустошая все вокруг, – засуха, саранча и эпизоотия. Особенно сильная жара, повлекшая за собой бескормицу, была в 1831 г. Набеги саранчи происходили в 1824, 1831 и 1853 годах. Воздух темнел от туч этих насекомых, они основательно сбривали траву, злаки, зелень овощей, листву, вообще всю растительность.
Половина площади усадеб колонистов была занята фруктовыми деревьями. Садоводство началось с диких вишен, которыми были засажены палисадники. Но скоро были завезены облагороженные сорта из государственного сада в Екатеринославе и из сада графа Орлова – Денисова. Этими сортами были засажены большие площади за домами.
В 1845 году колонисты возвели целую плантацию ясеней, дубов и берез на 25 десятинах, сначала в Neuhoffnung–е, а затем в других колониях. Через семь лет плантация уже вовсю шелестела листвой и стала чудом в степи. Не только стар и млад из колоний, но и жители соседних русских и татарских деревень устремлялись по воскресеньям в этот посаженный лес, в его тень и прохладу, в поисках мест для игр и отдыха. Даже из поднимающегося Бердянска прибывали на пикники повозки с парнями и девушками.
Колонисты Neuhoffnung–а первыми попытались заняться виноградарством. Осенью 1828 года было получено первое степное вино. Однако поздние заморозки в мае и ранние осенью несколько лет подряд губили виноград, поэтому попытка была признана неудачной.
Правительство, призывая на свои земли колонистов, помимо сельского хозяйства имело ввиду еще и развитие ремесел, (которому не меньше, чем земледелию мешало отсутствие средств сообщения) и основание фабрик. Однако в первые годы все делалось только для себя. Всю зиму женщины пряли, а мужчины – ткали и мастерили нехитрую, но прочную одежду.
7. Работа и обычаи
Хотя земледелие в первые годы колонизации имело небольшой размах, оно все же требовало больших усилий. Для пахоты и сева обычно объединялись 2-3 хозяина. Они работали до сенокоса, на который нанимали поденщиков, трудившихся за небольшую плату. Сено сгребали русские девчата, чье пение хором по вечерам изумляло и забавляло колонистов. Работников нанимали для того, чтобы как можно скорее, пока не пересохла трава, заготовить корм, ведь для большого количества скота его требовалось очень много.
В отличии от сенокоса, с уборкой зерновых управлялись сами. Мужчины косили хлеба, а женщины подбирали и связывали снопы. Утром готовили пищу на весь день и брали ее с собой в поле, где вся семья трудилась до вечера. Для малых детишек составляли из снопов тенистую хижину. Помогали все. Подростки косили с 15 лет. Если в семье не было мальчишек, махали косами девушки и женщины. Тяжелая работа по уборке урожая велась дружно и сообща – несколькими семьями. Снопы привозились с поля и укладывались на гумне в круглые скирды. Затем начиналась молотьба.
Весной между севом и сенокосом проводилась стрижка овец. Вначале животных мыли. Для этого в определенном месте реки в воду становились парни в два ряда. Между ними прогоняли овец, которых они должны были окунать в воду. Овцы дефилировали туда – cюда, пока их шерсть не становилась чистой. А так как вода в это время года бывала еще холодна, то делались паузы и для согрева парням, за счет общины, подносили по чарке водки. Все это походило на праздник и доставляло радость, особенно молодым.
После уборки зерновых и молотьбы сеяли рожь, копали картофель. Осенью девушки и женщины возились с коноплей и льном, зимой сидели у прялок. Мужчины занимались ткачеством, кормили скотину, чинили сбрую, чистили семена, готовили инвентарь к весне.
Колонисты мало поддавались влиянию новых условий и долгие годы придерживались старых привычек и обычаев, заведенных еще в Вюртемберге. Воскресный день почти полностью отводился для религиозных собраний. В 10 часов все собирались на проповедь, которую читал духовный наставник. После обеда молодежь была обязана посещать воскресную школу, а после занятий все собирались снова – для чтения Катехизиса или Библии. Наконец молодежь получала свободу, бродила по полям и лугам, или располагалась у реки в поисках забав и развлечений, к большой досаде старших. Танцы были запрещены, пение светских песен порицалось. Однако когда парни подобным пением нарушали тишину, иной старик, сидя у окна, только посмеивался. И только в воскресенье, с кафедры, исполняя свою обязанность, он с серьезной миной обрушивался на «безбожные бесчинства».
Мужская молодежь, имевшая больше свободы, чем женская, образовала в колонии замкнутую корпорацию со строгой дисциплиной и с правом иметь свой взгляд на дела в общине. Если, к примеру, девушка позволяла себе нечто на их взгляд недопустимое, то на крышу ее дома ставили соломенное чучело. Доставалось и деревенскому старосте, который был слишком педантичным в отношении с ними и свои ночные проказы, впрочем всегда неопасные, корпорация направляла против него.
Нравственные проступки среди молодежи (они бывали не часто) наказывались исключением из общины и штрафом в виде общественных работ. В течении всего срока, провинившемуся никто не должен был подавать руку или садиться с ним за один стол. Если же он хотел посетить церковь, то должен был сидеть на отдельной скамье грешников.
В первые годы после основания колонии, виновные также ставились у так называемого позорного столба, возле церкви. После определенного времени, стоя перед алтарем на коленях, они громко читали перед собравшимися покаянную молитву и после нее всеобщим «да» вновь принимались в свои ряды. Позже эту традицию заменили.
8. Школа и религия
Еще в Вюртемберге колонисты привыкли к хорошей школе, к ее религиозной направленности, а серьезное воспитание юношества рассматривалось как основа общинной жизни. Среди переселенцев было много хорошо образованных людей. Это подтверждает корреспонденция местного управления, из которой видно, что не только учитель и писарь, но и иной староста имел опытное перо, да и подписи хозяев выдавали хорошие навыки в письме. В одном из сообщений говорилось о том, что среди колонистов только двое не умели читать и писать.
Все дети, без исключения, с 7 до 14 лет должны были посещать школу. Прогулы наказывались денежным штрафом. Вместе с колонистами из Вюртемберга прибыл, знающий свое дело, учитель. Он принял школу в Neuhoffnung–е. В других колониях к школам были приставлены, получившие на старой родине образование, мужчины. В обучении учителя придерживались старых методов и, конечно, скоро отстали от своих коллег в Германии, где педагогика получила дальнейшее развитие. Занятия в школе посвящались больше религиозной дрессуре, чем развитию и укреплению духовности. Каждый день, кроме субботы, дети сидели в школе по 6 часов: 3 часа до обеда и 3 – после. Упражнялись в чистописании, диктантах, арифметических действиях над целыми числами. Научившись за год или два сносно или хотя бы по слогам читать, переходили к чтению Нового Завета, а в старших классах – к Библии. Заучивали наизусть множество изречений и сентенций, псалмов и религиозных песен, а кроме того, целые главы из Священного Писания и других текстов. Один день целиком посвящался проверке материала для запоминания, который содержал абстрактные, мало понятные для детей, максимы∗ христианской религии. Он методически плохо объяснялся и оставался большей частью мертвым, зазубренным материалом. Заканчивая школу, ученики не приобретали навыков в немецком литературном языке. Об изучении русского – не было и речи.
Этот порядок, заведенный еще на старой родине, держался до тех пор, пока в конце 50-х годов, специально из Вюртемберга не был приглашен образованный учитель. Только после этого стал внедряться новейший опыт обучения.
Пропустим несколько глав, в которых рассказывается о деятельности проповедника Эдуарда Вюста (1818-1859), много сделавшего для духовного развития переселенцев, а также о религиозных распрях в общине.
|