А как, скажите, папа и мама относились к советской власти?
Разговоров не было. Никогда никого не ругали, никогда ничего не говорили. Я это ничего Вам сказать не могу. Вот если бы я была поумней, наверно, я бы маму всё расспрашивала. А что-то я не любознательная, видимо, была. Мне даже это... Окружающие люди к нас очень хорошо относились: как в школе, так и в техникуме.
Хорошо. А Вы как к советской власти, к советскому строю относились? Не считали,что это советская власть виновата в том, что вас выслали? Вот именно тогда, в те годы? Что вот вас наказали, наказала именно власть?
Так кто же нас наказал? Я не знаю, кто нас наказал. Кто же это? Закон издали. В правительстве ведь закон издали.
То есть Вы считали тогда, что это нормально? Не обвиняли власть?
Ну, я ребёнком была! Как я могла обвинять власть?
Я имею в виду, уже, уже в конце 1940-х, в 1950-е годы, когда Вы уже взрослой...
А, когда взрослая уже была. Не задумывалась. Все это страшное позади, и возвращаться к нему даже не хотелось.
То есть вы это восприняли как данность?
Как должное.
Как должное.
Как же иначе?
То есть как судьбу, да?
Как судьба, да. Правильно, судьба такая вот была. Но возмущаюсь до сих пор, что это не только у немцев была такая судьба, но и у таких многочисленных народов. И вот и русские тоже пострадали. Сейчас-то всё изменилось! Посмотрите, что стало. Сейчас всё возможно, а раньше это кулаки считались, когда такие трудолюбивые люди были. А у нас ничего не было.
Расскажите, пожалуйста, про школу, когда Вы учились в Моргино.
В Моргино.
Что это была за школа?
Школа была семилетняя.
В какой Вы пошли класс?
«Семилетка» была, очень хорошая школа была. По-моему, я туда пошла в пятый класс или шестой класс. Вот не помню если я, как я могу Вам это сказать?
Вы уже были пионеркой тогда?
Да.
Вас где принимали – в Ухте или в Моргино?
В Ухте, по-моему, принимали.
В Ухте, да?
Да.
Помните, как Вас принимали?
Всех построили, галстуки всем одели. Что-то сказали напутственное. Всё. Такого, как...
День торжественный был?
День торжественный. Все торжественные праздники были такие. Был праздник, да.Около какого-то памятника нас принимали, памятник кому-то был. А кому – тоже не помню.Галстуки одели – и всё. Повторяюсь.
Вам приятно было, что Вы – пионер?
Ну, радость была какая-то. Пионеры, все мы пионеры. Раньше же все же как-то...Радовались дети.
А интересно было быть, жить пионерской жизнью?
Интересно.
А в чем вот она состояла, эта пионерская жизнь?
Ну, в чем? Были, кружки какие-то были, занятия какие-то. И танцевальный кружок был,и... Кружков много было. А, например, я в танцевальном была. Так я танцевальный запомнила. Был и художественный, гимнастика была. И рисования были кружки. Кружков очень много было. Все были дети заняты по желанию.
А вообще нужна была пионерия? Зачем она нужна была? Вот я не был пионером, не знаю, не могу это понять. Для чего это вообще? Может быть, не надо было?
Тоже сложный вопрос. Надо было или не надо было. Было такое правило, что ли, всех в пионеры принимали. Это в комсомол не стали принимать, комсомолкой я уже не была, я не вступала в комсомол. Почему – тоже не знаю.
Почему не знаете?
Ну, не знаю! Почему не вступала – не знаю.
А то, что сейчас нет пионерии – это плохо или хорошо?
Мнения разные.
Ваше-то мнение?
Мне кажется, плохо.
Почему?
Потому что, видите, дети не знают, чем заняться. И занимаются тем, чем не надо.
А раньше?
А раньше организованные мы все были.
Но что вот пионерия конкретно именно Вам дала?
Что мы были дружные все, мы были все веселые, и все радостные были.
А без пионерии разве нельзя быть радостными, веселыми?
Ну, не знаю, не знаю, но пионерия, видимо, нас сплачивала. Без пионерии, может быть, и можно было. Не жить же домашней жизнью всё! Все были организованы.
То есть организованность – это главное?
Организованность – главное. И дружба между детьми была.
Так без пионерии-то разве нельзя дружить?
Ну, может быть, можно было. Но раз такое время было, что все в пионеры вставали. Как это называется?
Даже не принимали, потому что немцы были. Я даже не знаю, почему не была комсомолкой.
В прошлый раз Вы говорили, что Вас окружали люди самых разных национальностей. Можете перечислить, какие?
Могу, могу. Вот это я могу перечислить. Вот это я уже была, я была это уже в Сыктывкаре.
Нет, вот я имею виду в виду на поселении, когда в Моргино.
На поселении, на поселении – там только коми были.
Только коми были?
Только коми были.
И немцы, да?
И немцы.
И всё, да?
И всё. А это я уже когда была, в Сыктывкар поехала. Вот тоже вот, вот задумывалась над этим. У брата когда спрашивала, он говорит: «Почему ты ничего не знаешь? Я тебя моложе и я всё знаю». Не знаю, такая дурочка была.
А в Моргино Вы до какого года жили?
До 1947 года, до 1947 года.
А в Сыктывкар как попали? Вас туда перевели?
В Сыктывкар... Вот я тоже не знаю, кто меня отвёз. Или отец, или мать. Матери уже не было. Как я попала? Я сама задумываюсь, как я попала в Сыктывкар. Я в Сыктывкар попала даже не знаю. Вот не помню. Как хотите считайте – я не помню. В Сыктывкар я попала, там я встретила подружку очень хорошую, с которой до сих пор дружим, коми, Аннушка моя. И где-то мы встретились с ней, и я у нее жила одно время. И мы с ней пошли в ремесленное[училище] вместе. Вот с этого, с этих пор мы с ней дружим. Коми она была. И как мы с ней познакомились? Нас всё время сестрами считали. Мы кончили ремесленное училище, а потом с ней в радиоузле с ней вместе работали, с этой Аннушкой. А потом уже, в 1953 году,вот, брат закончил институт и посоветовал мне идти куда-нибудь, потому что профессия у нас была мужская. Мы были радиомонтерами. По столбам лазили и работали монтёрами. Две девушки. И он сказал: «Это не для тебя. Иди учись. Или в институт поступай, или в техникум». Я говорю: «Я институт, наверное, не потяну, а в техникум я с удовольствием пойду». Там опять я встретилась... Не там, конечно, я встретилась до этого опять с девушкой, Раей Севрук. Она оказалась немка, и она работала маляром. Она говорит: «Мне тоже своя профессия не нравится. Давай пойдем учиться». И там, в этом, уже в педучилище учащиеся, девочки были на пять лет нас моложе. Потому что мы уже ремесленное кончили и работали некоторое время в радиоузле. И вот там мы с ней закончили это училище. Нас даже без экзаменов приняли почему-то. И мы там закончили училище, и вот 15 лет я работала воспитателем после этого. После педучилища.
Скажите, а в комендатуру Вы где ходили отмечаться?
В комендатуру – в Сыктывкаре.
А в Моргино не отмечались?
В Моргино мы... А вот я в Моргино не помню. А в Моргино я не помню.
А в Сыктывкаре точно ходили?
В Сыктывкаре мы ходили, да.
А так вы, может быть, вспомните, как Вы в Сыктывкаре-то оказались?
Я уже хотела даже брату писать, но он сердится на меня за то, что я ничего не помню. И не говорит мне, как я в Сыктывкар... Он остался с матерью. Значит, я Вам опять неправильно сказала! Я в Сыктывкар, наверно, раньше, чем в 1947 году поехала. Потому что еще мать была жива. Неправильно сказала, видите.
Ну, скажите правильно.
Так вот, я поехала в каком? В 1944 году, наверно, в 1944 году, наверно, я поехала. В 1944году. Мне было 15 лет уже, наверно. Я в 1944 году поехала, наверно. Вот, закончила«семилетку» и я после «семилетки» поехала. Как, с кем я поехала, как там? Ведь расстояние-то очень большое. Меня, наверно, кто-то привёз. Может, и мать привезла, может, и отец привез. И там меня оставили. А там у меня уже до этого был брат еще, средний.
В Сыктывкаре был?
В Сыктывкаре был он. Там тоже кончил ремесленное училище. Он работал.
Значит, я приехала в Сыктывкар в 1944 году. Моя мамочка была ещё жива. А когда я работала на Горпромкомбинате... Конечно, я же работала еще во время войны, 1944 год!Когда я работала в комбинате, я получила печальное известие, что мама скончалась. И я ездила на похороны. И Вы представляете, я даже вот... Страшное дело. Они там же жили, в этом бараке. И там тоже этот Вильмс Петр Генрихович, очень хороший человек был. И он помог нам похоронить мамочку. Вот это я помню. Вернулась я обратно и тогда я уже пошла в ремесленное училище. С Горпромкомбината сыктывкарского я пошла уже в ремесленное училище. Окончили ремесленное училище, два года, это, учились. Учились все дружно!
Скажите, сколько было национальностей, с которыми Вы общались? Можете перечислить?
Могу, конечно. Это очень просто, потому что это я очень хорошо помню. Был у нас полный интернационал. Литовка была, полячка была, финка, две финки были, коми (это само собой разумеется, их там очень много было, в Коми АССР), коми, полячка (сказала уже), ну,и я. В общем, сколько нас было? Шесть или семь национальностей. Мы все очень дружно жили. И до сих пор мы дружим.
А скажите, вот Вы...
Они все высланные были.
Вы тогда знали, что они были все высланные?
Конечно!
Откуда Вы это знали?
Ну как? Мы когда знакомились.
Вы рассказывали друг другу, да?
Конечно.
А вот...
Это все люди, которые пострадали.
То сеть Вы тогда уже знали, что и те, и другие народы пострадали?
Я знала, что финны, поляки, литовцы – они пострадали. Но что чуваши и эти самые,татары – я не знала, никогда не знала. Среди, среди знакомых татар не было там.
Нет, если говорить об этих людях, об этих народах. Вы знали о том, что они тоже были высланы?
Тоже были высланы. Ну как?
Вот именно тогда знали? Не пять-десять лет назад узнали...
Нет, я тогда. Когда знакомились, это самое... Видимо, по несчастью мы все сдружились.У всех одна, одно несчастье было.
А не боялись рассказывать, что Вы высланы, рассказывать другим людям? Не считали, что это может быть опасно?
Нет. Вы думаете, стали бы меньше дружить, если бы я рассказала, что я высланная?
Я не знаю. Всякое могло быть.
Достаточно было сказать, что я немка.
И что?
И уже сразу знали, что я высланная. Люди грамотные, наверно, были, знали, что немцев всех высылали в Коми АССР. Нас-то ещё привезли в посёлок, а остальных немцев – и там среди них родня наша была, тоже незнакомая, с которыми мы вообще не виделись. Так их вообще на пустые [места] привозили. Там ничего не было. Выгрузили – и всё, как хочешь. И сколько погибало людей! Не выживали. А нам ещё, видимо, повезло, в Моргино нас сразу отправили, в посёлок. Барак какой-то дали.
Вы хорошо помните этот барак?
Плохо помню.
Что помните?
Ну, барак такой был... Длинный барак какой-то был, много комнат было. Сколько там было жильцов – я не могу сказать. Ну, барак он и есть барак. Общественный туалет, один на всех. Умывальник, кухня одна на всех. Вот что только немножко так помню.
А какие были отношения с соседями по бараку?
Я Вам и в прошлый раз говорила, и сейчас говорю, что не было никогда у нас никаких конфликтов. Все друг друга, друг к другу относились уважительно.
А почему, как Вы думаете?
Ну, как? Я не знаю. Потому что все люди – настоящие люди! Во время войны все сплоченные были. Помогали, чем могли, друг другу.
А в этом бараке жили такие же как вы?
Жили такие же люди, как и мы, да.
То есть высланные, да?
И там тоже были, это самое, высланные, видимо.
Кто там были? Немцы только?
По-моему, там только немцы были, в Моргино. Да. Потому что там у меня не было таких подруг вот, другой национальности. Коми тоже были.
А из Моргино-то у Вас не осталось подруг? Не остались подруги?
Вот из Моргино у меня, к сожалению, не осталось. К сожалению, не осталось, да. Вот я вспоминаю, смотрю там у нас... Когда я училась, то там у нас были альбомы такие, и каждый писал в этот альбом пожелание какое-то. Он у меня до сих пор сохранился, с 1943года, наверно. И вот там это. Часто вспоминаешь. Шура Ширяева, очень мы дружили с ней, с Раей Киселевой очень дружили. Дружили очень. Но как это мы все потеряли друг друга? Я не знаю. Но теперь уже неудивительно, видите. Из педучилища-то у только меня двое-трое остались. Кто уже из жизни ушел, а кто вообще переехал куда-то, непонятно.
Но Вы вот тогда уже эту связь потеряли? Когда уехали в Сыктывкар или...
Нет, была связь. Ещё в Моргино мы ездили. У нас там мама похоронена. Мы с братом ездили в Моргино, вот с самым младшим. К сожалению, мы могилу не нашли. И ещё у меня есть повод на отца...
Обижаться.
Обижаться. Не мог поставить... Главбух был. И не мог поставить матери какой-то крест,чтобы мы могли сходить хоть на могилку (плачет). Два раза мы ездили – так и не нашли. А нашли людей, которые нас так встретили! Помню, мы с Эрвином шли с кладбища, нас встретили: одна женщина, потом вторая встретила и сказала, что «мы помним вас всех, вы очень хорошие люди были». Завела нас домой, накормила и, в общем, очень хорошо встретили. Мы ездили с ним в каком году? В 1995 году, наверно. В Сыктывкар я к нему ездила, и мы туда ездили. И кто нас? Ещё многие помнили там. И помнили даже отца и мачеху мою, но я их не знала. Но она рассказывала, что это, что у них девочка была. И девочка тоже была хорошенькая такая. Она рассказывала. С её слов я вот это помню. Это вот мы сейчас...
А откуда они про мачеху знают? Отец приезжал?
Отец приезжал в Моргино, тоже он там работал. Он работал-то в Моргино, а по командировкам ездил, по районам.
А он уже после из Киргизии приезжал с мачехой?
Нет, нет, нет, нет! Он в каком-то районе с ней познакомился, потом уехали в Киргизию.В каком году – тоже не знаю – они уехали. Они ещё там были, люди-то их помнили тоже. Но хорошо отзывались, хоть и...
О мачехе, да?
О мачехе и об отце, и о моей маме. Все, все помнили люди. Это в 1995 году мы с ним ездили. Но могилу не нашли. И она тоже с нами, одна женщина, ходила на кладбище. И говорит: «Вот тут в 1945 году хоронили людей». Но там всё, всё разрушено. Ну, кресты если такие, деревянные валялись. Там вообще ничего не найдёшь. Посидели около какой-то могилки – и всё. Вот из-за этого обижаюсь я на него всех больше. А не то, что он... И то, что он нас всех бросил. Разве так делали порядочные люди?
А Вы мачеху свою видели когда-нибудь?
Нет. Я её не знаю и не знала, и я не знаю даже свою сводную сестру. Она сейчас в Германии где-то.
А не хотели, никогда, познакомиться?
Не хотела, не хотела. Потому что она уже взрослый тоже человек. Она могла тоже написать что-то. Не хотела.
А папе потом Вы писали письма?
Ничего я не писала ему. Вот Рудольф писал и Эдгар, видимо, и Эрвин тоже. Они ездили в Киргизию, они ездили. На похороны у меня даже кто-то ездил. Рудольф, наверное, ездил.Если он Вам не рассказывал. Тоже не знаю. Кто-то ездил. Они бывали там, в этом, в
Киргизии. Они там ещё другую родню встречали. Ну, у папы сестру, например, и там кого-то. Но я это ничего не знаю, не хотела знать. Не хотела про отца ничего знать.
Не хотели узнать про отца?
Не хотела.
Почему? Ну, отец всё-таки.
Ну, как это отец?! Который бросил детей и такого маленького мальчика больного бросил! Это что за отец?! Вот такая я.
Нет, я Вас не обвиняю ни в чем. Пытаюсь...
Понять.
Понять, да, и всё.
Да! Нет, это очень тяжело, нет.
И Вы, то есть, решили не простить, не прощать?
Ну, как теперь уже? Царствие ему небесное и всё, но как это он так мог? У меня, значит,пять братьев было и я одна. И когда я родилась, мать рассказывала, что отец прямо прыгал,был на седьмом небе («на седьмом небе от счастья», то есть очень счастлив – прим. А. Г.),как говорится по-русски, что дочь родилась. И потом её так забыть! Ну, появилась другая дочь у него. Я не знаю, может я и эгоист, но я таким людям не прощаю. И почему мама так рано ушла из жизни? Тоже, наверно, отец виновен. Вот когда, сейчас задумываешься. В 54года она ушла, всю войну нас продержала!
Но отец разве в войну не помогал? Он ведь с Вами жил?
Я его очень мало помню, потому что он все по командировкам ездил. Видимо, такая у него работа была. Это все, вся тяжесть легла на плечи нашей мамы.
Но он, наверно, и деньгами помогал?
Ну, безусловно, деньгами помогал. Безусловно, деньгами помогал. Но это что за помощь? И вот... Рудольф тоже, наверно, такой же.
В смысле? Не понял. Что – Рудольф такой же?
Она у него в 54 года ушла из жизни. Такая цветущая женщина, которая была мне матерью и сестрой.
Жена Рудольфа?
Да. Это вторая у него жена. Такая цветущая женщина! Даже сейчас бы уже была.Красавица у нас Лидочка была и, говорю, за мать и за сестру она мне была. Всю жизнь. Вот так быстро она ушла из жизни. Кто виноват? Он тоже виноват.
Почему?
Ну, как почему? Войны, не было, войны не было. Ну, как это не виноват? Конечно, это его... Не знаю.
Не ухаживал за ней, не любил?
Такую женщину нельзя не любить.
Я просто не могу понять, почему...
Ну, потому что вот отец бросил нас, и он... Ну, отец бросил нас. А он жену потерял сейчас, когда уже всё было, всё было, жизнь наладилась уже. Только живи и радуйся.Почему она ушла у нас из жизни?
Я не знаю, Вам виднее.
Я тоже не знаю. Я его виню. Вот тоже, вот брата виню.
То есть он в отца?
Вот я и Вам сказала, что он, наверное, в отца. А остальные все братья у меня отличные.
Давайте вернемся к Сыктывкару. Скажите, пожалуйста, у Вас было очень много друзей среди других национальностей, да? А Вы... И вы все знали, что вы высланы, да.Вы, они, другие. Вы разговаривали с ними вот тогда, в те 1940-е, 1950-е годы... Я ещё не спросил, о чем Вы разговаривали, а Вы уже головой мотаете! Я имею в виду, вы разговаривали о том, почему вот вы все здесь оказались, почему высылают людей,целые народы?
Я Вам и говорю, вот, я и мотаю головой, что мы насчет этого не качались. Я даже не знаю. Я подробности у них не знаю, какие, когда их выслали, что. Ну, были. Дружили, друг друга очень любили и уважали, и до сих пор. Вот одна финка сейчас ушла из жизни тоже.Остались у нее дочь слепая и внучка. И у меня душа болит (переживаю за них – прим. А. Г.).и вторая тоже больная. Они старше меня почему-то тоже оказались. Мы в вечерней школе с ними познакомились со всеми, в вечерней школе мы учились. И со всеми познакомились. Но мы не вникали в это, почему, когда и как, вот, высылали. Почему-то мы это, не интересовались этим.
А у Вас не возникало такого элементарного вопроса: почему финны и литовцы,поляки, немцы?
Не возникало.
Вроде бы это такой естественный вопрос.
Может быть, да. Потому что, я говорю... Никогда не задавала никому и даже не знаю. Не могу сказать. Потому друг у друга не спрашивали. И у меня никогда не спрашивали.
А скажите, вот кому, на Ваш взгляд, из перечисленных Вами народов жилось вот там вот труднее, в Сыктывкаре?
По-моему, всем жилось одинаково. Что нам труднее было – не знаю, нет. Все одинаково жили. Не было ни богатых, ни бедных. Все мы были бедные, можно сказать. Во время войны-то конечно, уж точно бедные. А после войны – средние, наверно, стали, со средним достатком. И всё. Вот сейчас бы вот, конечно, я бы поинтересовалась. Но уже поздно. Эта в Литву уехала, но она пишет, правда, мне – Ниоли, с которой в педучилище училась. Вот с Литвы пишет и с Мурманска пишет Дросида, с которой мы тоже учились. А остальные все затерялись, даже не знаю.
Скажите, пожалуйста, Вы когда-нибудь жалели о том, что Вы немка по национальности? Вот так руку на сердце положа.
Честно – жалела.
Это в какие моменты?
Так потому что, вот, эта отметка. Ходить отмечаться! Человек не провинился ничем – и ходить отмечаться!
Ну а что, в принципе...
Ну что это? Это не унижение? Это же такое унижение! Вот Вы не испытали это – Вы не поймете!
Так я и пытаюсь понять!
Так вот Вы не поймете, никогда не поймете. Это всегда говорится: надо самому это все пережить – тогда поймете. Это кто такой установил порядок – отмечаться ходить? Такие очереди. Я Вам в прошлый раз говорила, что я один раз не ходила. И получила наказание.
Это один раз только было?
Один раз. Один раз, конечно. Ещё бы не пошла – ещё бы (смеётся)... Мне не очень хотелось там сидеть без окон, без дверей.
А почему Вы не пошли?
Да не захотела и всё. Думаю: зачем? Почему не пошла? Да вот не пошла и всё! Вот что с меня спросишь?
То есть это был протест или...
Конечно, протест был! Какой это? Как это не протест? Это явный протест был.
Может быть, Вам просто лень было идти?
Ну да конечно! Что значит «лень»?
Ну, не знаю.
Интересные вы какие-то! Как это может быть... Ну, нет, нет, нет. Нет. Просто не пошла.Протест! Сама даже объяснить сейчас не могу.
А не боялись? Вот даже до того, как Вы не пошли, да?
Я не думала, что меня заберут.
Не думали?
Это какое преступление? Какое это преступление – не идти на отметку?
А до этого не было таких случаев, да, чтобы люди не ходили?
Я не знаю. Я не встречала и никто мне не говорил. Я про себя только знаю, что я один раз вот не пошла. Но я получила за это наказание. Тогда я работала в радиоузле уже. Не знаю, почему не пошла. Объяснить я не могу.
А скажите, вот эта мысль – не идти отмечаться – она как долго созревала? То есть Вы ведь не просто сегодня проснулись и решили не идти?
Сложные Вы какие вопросы задаете. Ну, вот как я могу Вам сейчас это сказать?
Нет, ну вот если Вы...
Я вот не знаю. Не пошла – и всё!
Вы так хорошо это помните, что вот...
Что не пошла?
Да. Такие переживания у Вас. Все равно ведь это как-то объяснимо?
Не знаю. Это что это? У меня в голове должна такая мысль заранее появиться? Не знаю.
А родственники Ваши знали о том, что Вы не пойдете? Вы кому-то сказали об этом?
Тоже не знаю. Тоже не знаю. Даже не знаю, братья-то помнят или нет. Даже я это тоже не могу сказать. Но я на работу когда не пришла, начальник-то стал интересоваться –Аннушка и сказала, что «она там вот». Пошли они меня выручать. Выручили.
А Аннушка откуда узнала?
Так мы вместе с ней работали в радиоузле. Подружка моя.
Нет, так она откуда узнала, что Вы...
Что я не пошла?
Да.
А вот тоже вот не знаю. Сообщили, наверно ведь, оттуда на работу. Я так думаю сейчас вот. На работу сообщили, что задержана ваша работница.
Так сообщили Аннушке или директору?
Директору, наверное, сообщили.
А Вы сказали, что ему Аннушка сказала.
Ну, вот это тоже я, наверно, неправильно сказала. Я тогда уже не помню. Такие подробности я не помню. Сколько, дорогой, времени-то прошло? А?
Скажите, после того, как Вас освободили... Кстати, сколько вы там просидели?
Три дня, по-моему, я там сидела. Трое суток. Вот так у меня осталось в памяти, что я трое суток там была.
Там не очень тяжело было, страшно?
Там страшного мне ничего не было, только конвоиры, или как они называются еще,шутили со мной. Книгу мне давали какую-то читать.
То есть отношение достаточно...
Отношение хорошее было там. Так им самим, наверно, смешно было: за такой проступок посадить человека!
Ну, а почему Вы тогда так сейчас переживаете, что вот Вас посадили? Ведь ничего страшного, в принципе.
Я сейчас уже давно не переживаю. И тогда, наверно, не очень переживала.
Вы тогда испугались, что Вас посадят?
Я не помню. Не знаю. Испугалась я или нет. Ясно, неприятно было. Какой-то еще вот...Ум был недоразвитый, видимо, не знаю. Не задумывалась.
А после этого Вы...
Ходила.
Ходили?
Тоже не помню. Или отменили вообще уже тогда или нет. Я чего-то тоже не помню.Ходила, наверно. Наверно, уже ходила. Тоже.
В каком году вы не пошли на отметку? В каком году это было?
В 1949 году, наверно.
В 1949 году.
Наверно, в 1949 году. Тоже это так, приблизительно.
То есть Вы в радиоузле работали?
Я работала в радиоузле, это точно, я в радиоузле работала, потому что начальник хлопотал за меня. Я это знаю тоже.
А когда отменили порядок отмечаться в комендатуре?
По-моему, в 1953 году. Или в 1956 году.
То есть после этого Вы еще долго ходили, да?
Наверное.
И у Вас ни разу больше не возникало мысли не ходить?
Нет, не возникало больше. Столько хлопот наделала всем.
А кому – всем?
Ну, начальник, вот Аннушка у меня переживала. Приходила, с передачей приходила ко мне.
А кто еще к Вам приходил?
Никто. Не помню. Только Аннушку помню одну, что Аннушка приходила. Закормила она меня там. И начальник, вот, высвободил меня. Какой-то, наверно, он дал... Поруку,наверное. Как это называется?
Поручение.
Поручение. Поручительство, наверное, дал. Вот сейчас думаю, но не знаю. Его тоже уже,Царствие ему небесное, нету в живых. Они в Одессу уехали потом.
А братья к Вам ходили?
Нет, не помню. Нет. Они, может быть, даже и не знали. Вот я тоже сомневаюсь сейчас.
Так Вы не с ними вместе жили?
Нет.
А с кем Вы жили?
Я у Аннушки была.
А почему Вы с братьями не жили?
Так они жили в общежитиях. А потом я жила с одним в общежитии, там вот были тоже разной национальности люди. Литовцы больше и поляки. Комната большая была, вот там они все жили. Все прошло это уже. Это кому интересно будет?
Скажите, а кроме Вас кто-то еще не ходил на отметку?
Не припомню такое. Не говорил никто.
А Аннушка ходила тоже на отметку?
Она коми.
Коми, да?
Она коми. Она свободный человек.
А скажите, пожалуйста, кому Вы говорили о том, что отметка – это плохо, что так не должно быть?
Кому скажешь? Я общалась с такими людьми, которые все ходили на отметку. Все же ходили. И литовцы ходили, и поляки ходили, и финны ходили – все ходили. Все ходили на отметку на эту.
То есть Вы им говорили, да?
Почему я им говорила? Они сами знают. А-а, что не хочу идти? Нет, я ни с кем ничего не говорила. Я не помню сейчас. Я, может быть, с кем-то и посоветовалась. Но мне бы сказали: «Ты чего придумала? Неприятностей хочешь что ли?» Так бы, наверно, мне сказали, если бы я кому-то сказала. Я не знаю.
Нет, вообще высказывали мысль о том, что ходить на отметку – это очень плохо?Что Вам это не нравится?
Говорили, все говорили. Мои друзья-то все говорили. Но раз надо – так надо. А почем надо – никто не мог объяснить. И так паспортов у нас не было. Мы не могли из одной деревни в другую ходить без разрешения.
А чтобы уйти нужно было разрешение?
Разрешение надо было у коменданта, в комендатуре получить.
В комендатуре НКВД, да?
Да, в НКВД, в комендатуре надо было получить разрешение.
И как часто вы его получали?
Я не ходила никуда. Я никуда не ездила после.
А вот в Моргино, Вы говорите, ездили.
Так в Моргино мы сейчас ездили с братом на могилу.
А тогда не ездили?
А тогда не ездили. Там кто у нас? Никого не было уже.
На могилу к маме.
Видимо, не было возможности ездить еще. Тогда мы не ездили. Тем более, вот, надо было тогда ездить, на самом деле. Может быть, сохранили бы что-нибудь. Наверное,деревянный-то крест был, стоял все же. Нет.
А скажите, пожалуйста, были ли когда-нибудь случаи, когда Вам угрожал комендант?
Мне лично комендант не угрожал. Чем он мог мне угрожать? Угрожать он не угрожал. А он моей подружке угрожал. Со мной дружила подружка, с которой он дружил.
Он дружил?
Он дружил.
Комендант?
Комендант. И он ей сказал: «Зоя, или я, или...» Я. «Или твоя подружка». Она ко мне. Как сказать? Она с ним отношения закончила, и мы дружим до сих пор. Она сейчас в Кирове живет. Переписываемся. Лебедева Зоя. Она русская была, русская она девочка. Вот был такой случай. Это который тоже на всю жизнь запомнился. Какая она преданная была мне!
А Вы-то чем помешали коменданту?
Потому что я немка. С немцами дружить нельзя! Я ему не помешала.
Но Вы ведь говорили, что все у вас там дружные были? Что Вы со всеми дружили?
Так это комендант опять у нас. Перевалов. Вот даже фамилию запомнила у него. Вот что запомнила – Перевалов, как его звали. Это же, это же комендант придумал! А между собой-то мы как? Мы между собой не ссорились насчёт этого и не упоминали, кто к какой нации.
Но ведь Ваша подружка дружила с комендантом?
Моя Зоя да. Она очень красивая была, очень привлекательная была. И вот он в неё влюбился, видимо. Но потом... Мы же на танцы вместе ходили с Зоей, и он там тоже был. И он ей такие условия поставил: «Или я, или она». Она, может быть, его и не так сильно любила, я не знаю. Он тоже был привлекательный.
А она кто по национальности?
Русская.
Русская?
Да. Вот этот момент я тоже помню. Запомнила на всю жизнь и ей благодарна до сих пор,что она вот так поступила. Она меня не предала, она со мной дружила.
А она когда Вам об этом моменте рассказала?
Она сразу же, когда он ей так сказал. Она не стала с ним ходить и не стала к ней ходить.Я тоже заметила. Вот такой неприятный случай был у меня. Но для меня он был, конечно...
А были такие случаи, когда комендант от Вас что-то требовал?
Нет. Нет. Злился всё время, конечно. На меня тем более злился, этот Перевалов, потому что знал, что я с Зоей дружу. Он поэтому, наверно, меня и засадил. Наверное, никакого бы не засадили другого, если бы это. Он очень злился на неё, что она дружит со мной, с немкой.Вот такие отношения с НКВД и были у всех у национальностей, видимо, у различных национальностей. Почему они нас не терпели? Я не знаю. Только из-за нации. Так-то мы люди нормальные были. Плохого ничего не делали, никого не обижали.
А комендант только к Вам так относился или ко всем? Вот я так понимаю, к Вам он питал особую неприязнь?
Особую неприязнь ко мне, да.
Из-за чего, почему?
Из-за того, что я немка. Из-за того, что я дружу с Зоей. Если бы я с Зоей не дружила,может быть, или она, вернее, со мной не дружила бы, то, наверное, и я бы была как все.Пришла, отметилась, там расписалась – и ушла. Молча, как все. Наказание какое! Вот что? В душу впало это, несправедливость такая. Вот она у меня есть. Осталась.
А вот тогда, когда Вы считали, что ходить на отметку – это плохо, и потому не пошли, вы не считали, что Советская власть, Сталин в этом виноваты?
Нет, таких мыслей не было вообще, таких мыслей не было.
А кто вообще виноват в этом? Ну почему вот такое?
Не задумывались, дорогой мой, над этим! Не задумывались. Я, например, не задумывалась, кто виноват.
То есть, считали – это нормально? Что это так и должно быть?
Так не должно быть.
Нет, значит, задумывались над этим?
Так не должно быть. Ну, так вот на отметку-то ходить мы не должны были! И нас высылать не должны были! А раз так случилось... Тем более мы дети были. Это родители же наши пострадали больше всего.
Но и вы пострадали...
Продолжение следует
|