г. Арзамас Нижегородской обл.
20 апреля 1996 год
Хочу кратко рассказать о себе, нашей семье и наших близких родственниках. Наш папа, Готлиб Готман, родился 9 марта 1893 года, мама, Фрида Риккер, родилась 18 марта 1991 года в д. Адаргин (Крым), где родились мы, пятеро детей: Рудольф, Эдгар, Альфред, Эльфрида и Эрвин. Весной 1930 года почти всю нашу деревню выселили. Мне еще не было и 6 лет, но я помню сцену расставания на площади: подводы тронулись под пение гимна: "Jesu, geh voran auf der Lebensbahn".
Наша семья оставалась в Адаргине до декабря 1830 года, когда папу судили за неуплату налогов и тоже выслали из Крыма, ехать он мог в любое другое место. Папа связался со своим старшим сыном Фридрихом, который еще раньше, в начале 1830 года, один, без семьи был выслан в Архангельск. Его семья - жена, пять дочерей и три сына - вместе с дедушкой чуть позже была "раскулачена" и оказалась в Коми (двое младших - Эрвин и Курт заболели и умерли в дороге). Дядя Фридрих написал папе, что работу он себе в Архангельске найдет - бухгалтера везде требуются, и наша семья выехала к нему. Рудольфу было 8 лет, младшему Эрвину - 3 месяца. Как раз под Новый год мы оказались у дяди, который жил в Кегострове, в 3-х километрах от города. Надо было только перейти Северную Двину. Река только недавно замерзла, лед был гладкий, как зеркало, Эрвина и Элю везли в санках, меня и Альфреда дядя вел за ручки, мы много раз падали.
Сначала жили у дяди. Но хозяйка не могла держать такую большую семью, и папа с мамой стали обходить все дома в ближайших деревнях, искать жилье. С такой оравой детей никто на квартиру брать не хотел. Наконец, в деревне Адрианово, через реку, папе удалось снять две комнаты. Он сразу же устроился бухгалтером на лесопильный завод. Вскоре к нм приехали из Крыма семья Ауингер, папина сестра Агнесса с мужем Гуго и тремя детьми. Они одно время жили с нами. А дядя Фридрих в январе 1931 года получил разрешение поехать к семье. Наш дедушка был при смерти. Можно представить себе, как он обрадовался, когда приехал его сын. В марте он умер. Кладбище, где его похоронили не сохранилось.
Наш папа стал работать главным бухгалтером, и вскоре получил двухкомнатную квартиру недалеко от конторы. Рудольф пошел в первый класс, я - через год, в 1932 году. До 1934 года жили сравнительно хорошо, хотя еще существовала карточная система. папа был прикреплен к столовой специалистов (я называл ее столовой капиталистов), и я часто с судками ходил в эту столовую за обедом.
Пришел декабрь 1934 года. После убийства Кирова начались аресты. Я учился во втором классе. Однажды утром проснулся - в комнате все перевернуто, мама сидит и тихо плачет. Папе "тройка" присудила 5 лет лагеря (статья 58 и КРГ - контрреволюционная группа, в которую включили трех немцев и одну женщину, проживающую в поселке. свой срок папа просидел в г. Ухте Коми АССР. Правда, работал по специальности, и даже посылал нам ежемесячно свою зарплату - 10 - 30 рублей из лагеря. Труднее всех пришлось маме. Нас сразу же переселили в другой дом, в небольшую комнату на втором этаже. Мама пошла работать в подсобное хозяйство, перебирала картошку, убирала улицу. Младшего братишку, который родился в ноябре 1933 года, я носил в ясли. Летом он заболел дизентерией и умер. Дядя Гуго помогал нам его похоронить. Потом маме сделали операцию, и она больше не смогла работать. Иногда шила людям за небольшую плату, хотя не была портнихой. Постепенно продавались вещи: кровать, перина, папин костюм, и т.д. Нам стали помогать сестра мамы; их дети. Семьи Бланк и Принц ежемесячно посылали нам 30-50 рублей. 1 кг. черного хлеба стоил 1р. 05 коп. Так что каждое утро у нас был завтрак: черное ячменное кофе, две ложечки сахарного песку, а хлеба - сколько хочешь. Одежду мама перешивала, так что я носил обноски Рудольфа, а Альфред - мои. В рваном мы не ходили. В комнате была одно кровать, на которой спали мама и Эля, а мы - четверо мужчин - на полу. Эля с Эрвином ходили в садик, вернее она его водила: он маленьким заболел дифтерией, пришлось сделать операцию и много лет он жил с трубочкой, которую над было раза три в день прочищать, так что бегать с ребятами он не мог, и его звали "Хрюшей". Говорил шепотом. Но рано научился читать и потом в Ухте сразу пошел во второй класс. Осенью мы всей семьей ходили в колхоз помогать в уборке урожая, картошки, моркови. Нам платили продуктами. Самим, конечно, приходилось пилить дрова, ходить на речку за водой. После 5-го класса летом я стал ездить в город на базар продавать цветы, сначала комнатные, потом полевые. Вечером выйдем все в поле, наберем охапки ромашек, мама все поставит в корыто с водой, утром сделает букеты и я с двумя корзинами иду на пристань, сажусь на пароход и через час - я на базаре. Потом со мной стал ездить Ламберт Ауингер, мой ровесник, очень веселый парень. Его папу, дядю Гуго, посадили в 37 году (он работал конюхом). Дали 10 лет. На конюшне стала работать мама. Жили они еще беднее, чем мы. Наверное о своем счастливом детстве я мог бы написать целую книгу.
В классе со мной учились не только местные ребята, но и такие же как мы, дети ссыльных. Зимой к валенкам прикручивали коньки, катались прямо по тротуарам, ходили на лыжах. Летом играли в волейбол и лапту, часто вместе со старшими ребятами пинали в футбол. Так что с починкой обуви всегда была проблема.
Когда папа освободился, он решил остаться в Ухте, и мы летом 1940 года приехали к нему. После финской войны было туго с хлебом. Тетя Агнесса и Ламберт помогли нам купить несколько буханок. Потом на конюшне как раз прищлось прирезать лошадь и тетя Агнесса купила по дешевке мясо, и мы в дороге ели котлеты. Ехали на пароходе, а потом на поезде, кажется, трое суток. Папа в Ухте встретил нас с подводой. Но везти было почти нечего: все наше имущество поместилось в один чемодан и оцинкованное корыто, которое обложили мешковиной. Полтора года до войны в Ухте были самыми благополучными в нашей жизни. Папа работал главным бухгалтером на Нефтеперегонном заводе. В первое же лето он устроил меня курьером в конторе. Днем я помогал переписывать какие-то ведомости, а после обеда разносил почту по ОЛПам - (Отдельным лагерным пунктам), которые были в Ухте повсюду. В конторе у папы почти все служащие были заключенными. Иногда рассказывали интересные истории, некоторые помню до сих пор.
Рудольф после 7-го класса закончил, кажется, трехмесячные курсы библиотекарей, работал сначала в деревне, потом в Архангельске. В Ухте он поступил в Нефтяной техникум. Я после 7-го класса пытался поступить в ФАУ учиться на токаря, в анкете указал, что папа в заключении и мне документы вернули. Потом в Архангельске подал заявление в судостроительный техникум, но тоже не приняли. Пришлось идти в 8 класс, а в Ухте я учился в 9 классе и полгода в 10-м. Все мои товарищи были дети родителей, которые тоже не по своей воле оказались в Ухте.Мы очень дружили, все ребята были спортивные, пропадали на стадионе, зимой в сппортзале играли в волейбол, ходили на лыжах. Техникум, в котором учился Рудольф, перевели на Украину, в г. Красный Луч, поэтому он оторвался от семьи. В начале 1942 года. у всех немцев в Ухте отобрали паспорта, посадили в теплушку и отправили на спецпоселение в Корткеросский р-н Коми АССР. Добирались самостоятельно, никто нас не сопровождал. От Сыктывкара ехали на подводах, потом на тракторе, ночевали в деревнях, пока не добрались до Локчимского леспромхоза. Папу оставили работать в конторе бухгалтером, остальных направили в Камский леспромхоз. Первую зиму мы с Альфредом палили дрова. Потом было хуже, вспоминать не хочется...
Продолжу еще несколько свои воспоминания о трудармии и переезде в Сыктывкар. Многое уже не помню, кое-что стыдно вспоминать.
Где-то в марте, когда я уже "сторожил" цистерну с бензином ночью, а днем подрабатывал: за кусок хлеба пилил и колол дрова у пекарни, в наш березовый ? приехал Бруно, в то время он уже выбрался в начальники, был бригадиром строителей в Сольвычегодске и прихал к нам по делам. Не знаю, как ему удалось меня разыскать6 я днем отсыпался, он меня разбудил, и мы познакомились. Пригласил приехать меня в Соьвычегодск. Оказывается, он хорошо знал моего начальника, Яшу Шнейдера, и, наверное, потому Шнейдер хорошо ко мне относился, выписывал пайку, как рабочим на погрузке. Недели через две я действительно поехал в Сольвычегодск (разумеется на третьей полке, без билета), там легко разыскал Бруно. Он был отдельно, в какой-то избушке. Переночевал у него. Он подарил мне польскую куртку. Никакой своей одежды у меня не было, ватные брюки и бушлат.
В мае месяце у нас начались изменения, кое-кто получил разрешение уехать к родным. Узнал, что надо написать заявление в Княжпогост в отдел ГУЛАГа, который распоряжался и труд армией. Я выпросил у одного бригадира листок бумаги и тоже написал заявление. Согнул листок треугольником и тоже бросил в почтовый ящик.. В конце мая нам всем выдали продуктовые карточки, какие-то деньги. В ларьке карточки стали частично отоваривать. Кажется, 30 мая меня вызвали в контору и показали разрешение на переезд к родным в Сыктывкар, велели ехать в Княжпогост за документом. В тот же вечер в ларьке на карточки можно было купить какую-то крупу. Я встал в очередь, карточка в куртке, которую мне подарил Бруно. Подошла очередь, лезу за карточкой: нету! Вытащили! Хорошо, что хлебная карточка была в кошельке в другом кармане. Назавтра поехал в Княжпогост. Со мной был молдаванин - портной, которому тоже разрешили поехать к своим. В Княжпогосте разыскали нужный нам отдел. Сотрудник нам говорит: начальник уехал на два-три дня, без него подписать удостоверение никто не может. Он живет рядом. Там припасены бревна и доски для забора. Огородите ему огород, иначе он вам может не подписать. Нечего делать. Мы устроились в доме колхозника, получили место для ночлега и за два дня огородили огород. На третий день иду снова в отдел. Довольно далеко от нашего ночлега. По радио передают траурную музыку: умер Калинин, всесоюзный староста (4 июня) - иду дальше по какому-то мосту. Слышу с другой стороны: "Готман,!" Навстречу идет мужчина. Говорит: "Иди быстрее в отдел, начальник приехал, можешь получить удостоверение. Спрашиваю: "А как Вы узнали, что я Готман?" -"Очень просто, сотрудник отдела сказал: "Увидишь парня в ватных брюках и босиком". Действительно, в Княжпогосте я выбросил свои резиновые "туфли" и ходил босиком, было уже тепло. Получил я документ о демобилизации из труд армии, пошел еще в дом крестьянина, рассчитался. Сосед по нарам говорит:"Как ты поедешь босиком, вот возьми мои старые ботинки". Взял, сказал "спасибо". Как доехал до Айкино не помню. Возле пристани купил кусок хлеба. Оставалось 5 рублей, на билет не хватало. Но на пароход пустили. Увидел, что билеты проверяют при выходе. Доехал до Зеленца (последняя остановка) и на пароходе купил билет до Сыктывкара за 4 руб. При выходе билеты снова проверялись. Потом я решил, что за рубль можно еще подстричься в парикмахерской под машинку, я был весь заросший. Меня подстригли. "Платите 1.50" - "Вот рубль, больше денег нет", и пошел искать ул. Пушкина, где жил Альфред. Но это уже другая история. Через неделю нас разыскал Бруно. Он с бригадой приехал строить павильон для выставки. И, Им, как и мне в Сыктывкаре, выдали новые карточки, старые не годились. Он, как бригадир, собрал старые и решил ехать в Сольвычегорск, чтобы их оттоварить. Взял и мою хлебную хлебную карточку, и через несколько дней приносит нам чемодан с мукой. Альфред жил в общежитии, в большой комнате, где кроме него жили еще два старших старика, две старухи и женщина помоложе, это были литовки, один старик , Минкус - еврей. Я спал с Альфредом на одной койке. Помню еще, что нас разыскал еще дядя Фриц, он тогда очень был похож на нашего папу, и я спросонья сказал: "Вот и папа приехал". Мне повезло - Альфред сохранил мой хороший костюм, который мне сшили еще в Ухте. Папа тогда сказал:"Поработай летом курьером в конторе, заработаешь себе на костюм". Мне его сшили, но износить его я не успел: началась война, нас выслали из Ухты. В этом костюме я несколько дней ходил и искал работу в Сыктывкаре. Удалось устроиться в доме пионеров счетоводом - бухгалтером. В сентябре пошел в 10 класс вечерней школы. Приехал в Сыктывкар и Бруно. Труд армию расформировали. Он решил поступить в лесной техникум, и довольно долго жил в Сыктывкаре, кажется у Власовых. Мы на Пушкина жили возле самой реки. Летом купались, а вечером я перелезал в парке через забор (Билет стоил 1 рубль) и играл с ребятами в волейбол, босиком, потому что ботинки надо было уже выбрасывать. Денег не было. Пошел на базар продать куртку, которую мне подарил Бруно, за 90 руб., а потом уже стал получать зарплату, хоть и небольшую.
Через год, в июне 1947 года, получил аттестат зрелости, хотел поступать на заочное отделение пединститута, но директор вечерней школы Тюфяков Алексей Васильевич предложил мне перейти на работу к ним, в вечернюю школу, работать счетоводом, по вечерам, а днем ходить в институт. На Пушкина у Альфреда меня не прописывали. Но к этому времени Эля закончила ФЗО, стала работать на радиоузле, и нашла хозяйку, которая согласилась сдать нам комнату, которая не отапливалась. Мы в этой комнате прожили год втроем: Эрвин после окончания 7 класса тоже приехал в Сыктывкар, стал учиться в 8 классе. Кажется, через год у хозяйки освободилась другая комната и мы переехали туда. Так мне удалось в 1951 году окончить педагогический институт.
С 63 года мы живем в Арзамасе. Было много хорошего. Ездил на соревнования по бегу, побывал в Ленинграде, Минске и др. городах. Летом часто ездили в Крым, на Кавказ к Черному морю. Работа приносила удовлетворение. А теперь, ничего не поделаешь, наступила старость, и здоровье уже не то...
|
